Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях

Тань-шинские горячие ключи верстах в 7-8 от Лунь-цюань-сы. Дорога извивается между нивами и деревеньками, то исчезая в зелени первых, то являясь одетой камнем. Мы приехали прямо к чиновнику, смотрителю казенных ванн и дворца. После обычных приветствий и чашки чаю, он объявил, что на днях из дворца украли какую-то картину, а потому строжайше запрещено пускать кого-нибудь даже в сад к ваннам; но спутник мой нисколько не смутился от такого положительного отказа. За другой и третьей чашкой он успел изъявить свою радость, что чиновник и пополнел и побогател, и вообще во всей его особе и доме видна благодать неба; наконец, сказал ему, что мы совсем не такие люди, на которых бы распространялось запрещение; что хотя мы приехали издалека, однако хорошо знаем приличия и благодарность. Чиновник велел подать разных сластей и сделался не так непреклонен. Много еще было переговорено всякой всячины, совершенно ни для кого не занимательной, пока мы опять обратили речь на предмет поездки нашей; наконец, чиновник сказал: «Разве переговорить с главным привратником» и послал за ним. Опять пошли совещания и увещания, кончившиеся тем, что нам показали и ванны, и сад, и дворец.

Ванны богдохана и жен его, и две ванны, содержимые, как кажется, смотрителями для больных посетителей, находятся в хорошем состоянии; они из дикого камня и обиты свинцом; но народные, в которых купаются одни праздные ламы, приходят в разрушение; сама вода едва проникает в них, потому что многие трубы испорчены. Ванны устроены европейцами по поручению императора Кан-си, и, говорят, очень целительны; воды сернистые, не так сильны, но горячи; в одном из двух ключей до 32° и с трудом можно держать руку.

Дворец также приходит в разрушение; он ничем не отличается от других, которые нам случилось видеть. Замечательна картина известного Кастильони, рисованная в китайском вкусе, во всю поперечную стену, и представляющая двух болонских собачек, в зелени сада. Кругом дворца множество коридоров и переходов во внутренние комнаты богдоханских жен и евнухов.

Сад, в своем запущении, еще прекрасней. Большое озеро, поросшее ненюфарами и осокой, как-то таинственно отражало разрушенные, узорчатые мостики; бамбуковые куртины превратились в непроходимую чащу; вьющиеся деревья расползлись по дорожкам и перевились с персиками, которые были в полном цвете. Сад велик; он разросся и вообще мало испорчен искусством. Небо было чисто; едва веяло легкой, весенней прохладой. Мы провели здесь несколько отрадных часов, и как люди, знающие приличие, на обратном пути зашли поблагодарить чиновника, доставившего нам удовольствие подышать свежим воздухом.

На другой день, взяв того же хешена, который, как тень, повсюду следовал за нами, мы отправились на кладбище императоров минской династии. По словам его, от кумирни было не больше 40 ли, то есть с небольшим 20 верст, и мы не торопились выездом; но оказалось добрых 30 верст; к тому же, мы то и дело плутали в бесчисленном множестве извивающихся повсюду дорожек; наш проводник беспрестанно слезал с лошади, без чего нельзя завязать разговор с китайцами; только и слышалась обычная фраза: «старший братец, позвольте позаимствовать от вас свету: куда ехать» и проч. и старший братец, который иногда был целым десятком лет моложе спрашивавшего, принимался подробно описывать местность, и в силу этого описания мы опять заезжали куда-нибудь в ров: еще благо, что с китайским экипажем легко справиться. Наконец, часа в три после обеда мы переехали через развалины, служившие некогда воротами к кладбищу.

Почти все кладбища китайских богдоханов разрушены; от некоторых остались едва заметные следы их существования, о других и сама память исчезла. Легко вообразить себе, сколько их было, когда каждый сын неба занимал особое кладбище в черте общего, своей династии посвященного, издерживая на него при жизни огромные суммы и погребая вместе с собой несметные сокровища. (Последнее выводится теперь из употребления). Эти-то сокровища, постоянно привлекая алчность монголов и маньчжуров, были отчасти причиной разрушения кладбищ. Маньчжуры, покорившие в последний свой набег Китай и покорясь сами китайским нравам и образованию, имели благоразумие пощадить кладбище предшествовавшей династии, минской, и даже принять его под свое покровительство, как свидетельствует поставленный у входа памятник. Это была одна из политических мер, привлекших к ним китайцев. Величие царственных могил так поразило диких маньчжуров, что они, поклонники шаманства, при самом водворении своем в Китае, принялись строить для себя кладбища по образцу китайскому; но от недостатка ли средств, или от неумения – только кладбище ныне царствующего дома уступает в великолепии кладбищу минской династии. Богдохан Цян-лун похитил некоторые вещи из старых гробниц для своей могилы, за что подвергся обвинению еще при жизни своей; но все-таки могила первого властителя минской династии осталась величественнее и богаче.