Собрание сочинений. Том 4. Гражданская лирика и поэмы

Сновиденье явилось извне,
заложило две линзы в ресницы.
Но к чему эти призраки мне?
И могло ли такое присниться:

Будто вышел на улицу я,

оказался в потоке прохожих.
Мимо двигалась лиц толчея,
лиц, одно на другое похожих.

Чем? — Я понял. Исчезли зрачки.

Ни единого взора и взгляда.
Лишь очки, и очки, и очки…
Но зачем и кому это надо?

У одних — непрозрачно блестя,

нечто черное было надето.
Им — игравшее мило дитя
представлялось досадным предметом.

Им казалось — все лица грязны,

и на мрачные их низколобья
чистый снег молодой белизны
опускал мутно-черные хлопья.

У других — эти стекла могли

все показывать в розовом свете.
Даже окон подвальных углы
красовались, как розы в расцвете.

Их носивший был всем умилен,

как немедленно после получки.
Ящик с мусором и утилем
превращался в «Привет из Алушты».

Некто шел и на каждом из лиц

останавливал строгое зренье:
вроде камеры сдвоенных линз
он носил два стекла подозренья.

А другой — на тревожных глазах,

чтоб никто не заглядывал в душу, —
в два овала оправленный страх
перед каждым навстречу идущим.

Шел один, никакой не злодей,

и очки не казались зловещи,
но он ими не видел людей, —
только вещи, витринные вещи!

Я потрогал свои — и нашел

вместо яблок в орбитах скользящих
нечто вроде оптических шор,
искажающий зрение ящик.

Я же знаю, что вижу и лгу

сам себе и что все непохоже!
А вот шоры сорвать не могу, —
так срослись с моей собственной кожей.

О, товарищи, люди, друзья,

поскорей свои очи протрите,
отворите, разденьте глаза
и без стекол на мир посмотрите!

Этот мир не лишен красоты,

иллюзорны испуг и угрозы, —
может быть, мы добры и просты,
и под стеклами теплятся слезы?!

Шестая заповедь