Собрание сочинений. Том 5

Старик Архимед,
                           я безграмотный правнук.
Мне трудно с тобою поспорить на равных,
когда в Сиракузах,
                              в священной тиши,
боюсь наступить на твои чертежи.

Должно быть,

                      все это одни разговоры,
что как-то в старинную старину
воскликнул ты:
                         «Дайте мне точку опоры,
а Землю я – как-нибудь переверну!»

Но сколько еще на Земле до сих пор

таких отвратительных точек опор!
Точка опоры сытых улыбок —
на чьих-то голодных слезах.
Точка опоры мнимо великих —
на мнимо ничтожных костях.

Точка опоры могучих трусов

на тех, кто трусливей их.
Точка опоры живучих трупов
на слишком уж мертвых живых.

И часто я вижу,

                         безграмотный правнук,
что точка опоры неправды —
                                              на правде,
как точка опоры
                          сверхмодных ракет,
она на твоих чертежах,
                                     Архимед.
Идея твоя чиста,
                           Архимед, —
нечисто она передернута.
Порою мне снится —
                                 Земли уже нет,
настолько она перевернута.

Ты должен был,

                          все предугадывая,
опомниться как-нибудь
и точку опоры,
                        проклятую,
не Землю
               перевернуть!
Дайте мне солнца,
                             зелени,
свежего ветра струю,
дайте нормальную Землю,
не перевернутую!..

1965

Знамена дворов

Белье на веревках —
                                 знамена дворов —
качается в сонном Неаполе.
Из наволок мокрых
                                до звездных миров
выходят все слезы наплаканные.
И простыни —
                        саваны чьей-то тоски —
моля за греховность прошения,
взлетели бы к небу,
                               да только тяжки,
да только прижаты прищепками.
Бюстгальтеры прячут под жалкий покров
все то, что сердцами настукано.
А то, что рассказано потом хребтов,
рубашки скрывают насупленно.
Воздев рукава, воззывают сквозь ночь
халаты —
              пророки невольные.
Усталостью женских измотанных ног
чулки опустело наполнены.
Над болью невидимой сомкнутых глаз,
над стихнувшими перебранками
скатеркам заштопанным снится сейчас,
что стали они самобранками.
Качаются тихо старушек чепцы,
качаются детские маечки…
Синьора История,
                             ваши часы
спешат…
             Это – лучшие маятники.
Средь стольких враждующих в мире знамен
знамена дворов одинаковы.
Им слышно друг друга на шаре земном —
в Нью-Йорке,
                     Марселе,
                                    Неаполе.
И вы попытайтесь хотя бы спросить
их мненье о жизни,
                               правители…
А если в них дыры,
                               им надо простить —
священней знамена пробитые.
В них красное знамя
                                 гудит и поет.
Трепещут они,
                       как воззвания,
а те,
      кто знамена дворов
                                     предает, —
предатели красного знамени.
Кухонные фартуки
                               бьются о тьму,
взывают комбинезоны…
И если я в руки
                         винтовку возьму,
то
   только за эти знамена.

1965

Жара в риме