Собрание сочинений. Том 5

Полковник М. Головастиков, редактор газеты Закавказского военного округа «Ленинское знамя» (Тбилиси) представил меня после сборов к званию майора и был немедленно уволен в запас. А я как был, так и остался, может быть, единственным писателем, у которого в военном билете стоит воинское звание на случай призыва – «солдат».

Письмо Есенину

Поэты русские,
                         друг друга мы браним.
Парнас российский дрязгами заселен,
но все мы чем-то связаны родным —
любой из нас хоть чуточку Есенин.
И я Есенин,
                  но совсем иной.
В колхозе от рожденья конь мой розовый
Я, как Россия, более стальной
и, как Россия, менее березовый.
Есенин, милый,
                          изменилась Русь,
но сетовать, по-моему, напрасно,
и говорить, что к лучшему, —
                                              боюсь,
ну а сказать, что к худшему, —
                                                опасно.
Какие стройки,
                         спутники в стране!
Но потеряли мы
                          в пути неровном
и двадцать миллионов на войне,
и миллионы —
                        на войне с народом.
Забыть об этом,
                          память отрубив?
Но где топор, что память враз отрубит?
Никто, как русские,
                                так не спасал других,
никто, как русские, —
                                   так сам себя не губит.
Но наш корабль плывет.
                                       Когда мелка вода,
мы посуху вперед Россию тащим.
Что сволочей хватает,
                                   не беда.
Нет совести —
                        вот это очень тяжко.
И жалко то, что нет еще тебя
и твоего соперника горлана.
Я вам, двоим, конечно, не судья,
но все-таки ушли вы слишком рано.
Когда румяный комсомольский вождь
на нас,
          поэтов,
                      кулаком грохочет
и хочет наши души мять, как воск,
и вылепить свое подобье хочет,
его слова, Есенин, не страшны,
но тяжко быть от этого веселым,
и мне не хочется,
                           поверь,
                                      задрав штаны,
бежать вослед за этим комсомолом.
Порою горько мне, и больно это все,
и силы нет сопротивляться вздору,
и втягивает смерть под колесо,
как шарф втянул когда-то Айседору.
Но – надо жить.
                           Ни водка,
                                          ни петля,
ни женщины —
                         все это не спасенье.
Спасенье ты,
                     российская земля,
спасенье —
                  твоя искренность, Есенин.
И русская поэзия идет
вперед сквозь подозренья и нападки
и хваткою есенинской кладет
Европу,
            как Поддубный,
                                      на лопатки.

1965

Написано и прочитано в Колонном зале на юбилейном вечере, посвященном 70-летию со дня рождения Есенина, когда в президиуме я увидел многих писателей, травивших Есенина при жизни. В президиуме мне не аплодировал никто, за исключением грузинского критика Бесо Жгенти. Прямая трансляция была прервана «по техническим причинам» после строк о «румяном комсомольском вожде». Имелся в виду первый секретарь ЦК ВЛКСМ С. Павлов. На следующий день стихотворение уже продавалось на Кузнецком Мосту в машинописи за трешку. Впервые напечатано в 1989 году в книге «Граждане, послушайте меня…»

В ста верстах

Георгию Семенову