Собрание сочинений. Том 5. Черногория и славянские земли. Четыре месяца в Черногории.

Чтобы совладать с таким народом, как черногорцы, и при подобных условиях, ему необходимо нужно было сосредоточить всю власть в своих руках и подчинить народ законам, которые изданы были еще в 1796 году (6 августа) святопочившим Петром, но оставались в бездействии. Он уничтожил звание губернатора и само лицо, облеченное этой властью (радонича) и противодействовавшее его решительным мерам, удалил со всем семейством из Черногории; основал сенат для приведения в исполнение законов, избрав сенаторов из всех нахий, как представителей интересов каждой из них, и учредил небольшой постоянный отряд переников из 40 человек, приводивших в исполнение решение сената и волю владыки. Переники и сенаторы получали от него содержание. Кроме того, он поставил в каждой нахии по нескольку человек, вроде местной полиции, под названием гвардии, которая содержалась на счет нахии и была подчинена старшинам или капитанам нахий. Звание сердарей и воевод нахий было оставлено по-прежнему, но люди, носившие это звание, были в Цетине, в сенате, а если и оставались на месте, то уже не пользовались тою неограниченною властью в нахии, какой пользовались прежде: они должны были повиноваться решению сената и закону, который карал кровомщение наравне с убийством, а чету в границах Черногории как обыкновенное воровство.

Из предшествовавшего краткого очерка событий легко себе представить, как трудно было владыке Петру II достигнуть своей цели. Многие упрекают его в средствах, не совсем законных, которые употреблял он для того, чтобы отыскать и наказать нарушителей общественного порядка, но не должно забывать, как легко в Черногории преступнику избежать преследования закона: ему стоит только перейти границу турецкую, и он свободен; турки с радостью принимают всякого беглеца; но владыка силою подкупов и обещаний всюду преследовал его, и часто в доме самого паши карал изменника ножом или ядом подкупленного бандита – средство, конечно, нечистое, но оно внушило суеверный страх в черногорцах, которые, наконец, убедились, что приговор владыки повсюду настигает виновного, так же точно, как в прежнее время, всякий черногорец был убежден, что проклятие святопочившего Петра непременно разразится над ним гибелью, и нередко, чтобы избавиться от тяжкого ожидания или терзаний неизвестной смерти, черногорец пускал себе пулю в лоб и тем ускорял приговор самой судьбы. Владыка Петр II, как мог расчел долги крови, которые возросли до огромного числа голов; иные приказал удовлетворить деньгами, другие покончил зачетом и т. д. При нем, хотя не без некоторого страха, однако довольно безопасно могли ходить сами воеводы, обремененные долгами голов, в другие деревни, и женщины одни, с ношей драгоценностей, если бы таковые водились в Черногории, безопасно могли пройти по всей Черногории.

Может быть, спросят, отчего святопочивший Петр, любивший Черногорию конечно не меньше своего преемника, обладавший обширным умом, твердостью воли несокрушимою, храбростью, прославившей имя его в Европе, отчего он не мог добиться до подобного положения Черногории, к чему так пламенно стремился в течение всей жизни? Во-первых, дела в Черногории и во всей Европе не давали никому покоя; не было места, не было времени думать о порядке, о гражданственности; все, что он мог сделать, образовать и глубоко развить воинственный дух своего народа; он это сделал. Во-вторых, святопочивший не имел тех денежных средств, которые дали его преемнику возможность учредить суд и постоянную стражу. Сенаторы и переники, получая от него плату, от него и зависели и находились вне всяких нужд, вне требований и условий народа, точные и верные исполнители своего владыки и повелителя, который глубоко сознавал важность этих средств и был всю жизнь свою, при всех условиях ее, благодарен тому, кто даровал эти средства, кто был вторым провидением для Черногории и ревностно помогал к развитию гражданственности, мало-помалу проникнувшей наконец в недоступные и дикие горы. Покойный владыка мог вполне применить слова, которые он вложил в уста Стефана-малого.

«Шэ стыдно похвалит'се право,
Я учинихъ, што нико не мога.
Одъ надъ ове горе поникоше.» (стр. 26)