«Что слышу я? — прерывает слова его Иосиф, печалию сраженный. — Несчастие мое, о, коль лютое имело действие! Погруженный в сию темницу, удаленный от алтаря, поставленного мною, чаял я иногда (и сия мысль услаждала мои бедствия), чаял я, что вы его воздвигли и что вы, окружая его, невинные свои руки простираете на небо. Итобал, престань меня любити, если дружба отторгает тебя от творца всея природы! О друг мой ослепленный! или забыл ты, что есть обонпол нашего гроба, есть спокойное и блаженное жилище, безопасное невинности убежище? Если несчастные дни мои должны в сей темнице окончиться, то мы узрим друг друга тамо; тамо стекутся други, равно тебе усердные, и гонители мои не возмогут меня лишити того, что мне драгоценно. Преносясь мысленно в страну сию, подобен тому, кто в лютую зиму воображает прелести весны приближающейся, забываю иногда сию мрачную темницу и престаю слезы проливати... Ты крепости моей чудишься; не всегда была она непоколебима, ею должен я богу, мною призываемому; прибегните к нему и тую же крепость в себе ощутите».
«Возможно ли! — рек Итобал восхищенный. — Когда пришел я облегчить твое страдание, ты сам меня утешаешь!.. Но терзающаяся душа моя не может твоей равнятися крепости.
Иосиф отъемлет руку свою от Итобала. «Если, — рек он, — хощете вы уменьшити бремя зол моих, то сносите с твердостию оные. Пребудьте все вы верны Пентефрию: он невинен. Возвратися в свои хижины, принеси туда мир и постоянство. Постави паки алтарь, воздвигнутый мною, приведи к нему всех пастырей; пока я жив пребуду, из сего мрачного жилища моления мои соединяться будут с вашими. Благочестие снидет с небес посреди вас, и слезы ваши отрет ее десница. Возьмите ваши лиры, собирайте цветы с полей ваших, да непорочная любовь наградит вас за скорби, дружеством произведенные; мысль о вашем счастии остановит иногда слез моих течение...
«Повеждь мне, — отвещает Итобал, — вину твоего бедствия. До сего дня чтил я твои таинства, неведомы мне твои прежние несчастия; утешь и свое и мое сердце и излей в душу мою настоящее твое прискорбие». Вещая сии слова, жал он его руку с горячностию.
«Ты знаешь долг сердца благодарного, — рек Иосиф. — Чем должен я мужу великодушному, то самое не дозволяет мне открыти тебе ненавистныя истины... Друг мой возлюбленный! прости в последний раз. Когда смерть мои желания исполнит, собери, если возможно, прах мой, принеси оный в сие уединенное жилище, под развалины той сени, где лилися мои слезы; не могши быти погребен в дому отца моего, пусть друзья мои окружат мою гробницу; напиши над нею:
Если некто из вас отягчен будет некиим бедствием, да приидет он в сие посвященное слезам уединение: тамо принужден он будет признатися, что зло, его терзающее, не равняется с тем, от коего увял цвет моея юности, и, может быть, тень моя приидет укрепити души его твердость».
Рек он; сплетенные имея руки, были они оба на одре распростерты. Итобал не мог себя из рук его исторгнуть и слезный проливал источник; смягченный сим, Иосиф стенал и воздыхал. Тако прощаются двое братия, любящие друг друга с горячностию, из коих один приступает ко вратам смерти; долго сей хотел утешити брата своего, но смерть приближается, он более не зрит его, чувствует себя еще в его объятиях и слезами своими его омывает; тогда почти оледеневшее сердце его вкушает еще раз сладчайшее дружбы чувствование, и очи его, навеки затворяяся, последние свои слезы проливают.