Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1

Тогда возгорел гнев в Далукиных очах. «Безрассудный! — рекла она ему. — Так ничто уже тебя от возлюбленной твоей не может отлучити? Образ ее и в сии места последует за тобою, изображается во сновидениях твоих, и самое присутствие мое служит к обновлению оного во уме твоем!.. Внемли: в последний раз вручаю тебе сердце мое; ты зриши силу мою: я низвергла тебя в сию темницу... Ты трепещешь... Я не оправдаю себя силою моея к тебе любви: если б чувствовал ты хотя единую искру равного со мною пламени, то б душа твоя не совсем сие оправданно отвергла. Но если б ведал ты, колико стражду я с той несчастной минуты, то, несмотря на свои бедствия, пожалел бы ты и о моем мучении. Всегда терзаемая раскаянием, чертоги мои страшнее мне сея темницы стали, и я во страдании моем твоей завидую судьбине; избави меня от толикого ужаса... согласись, чтоб любовь наградила все зло, собою причиненное... Может быть, некогда буду я имети более над сердцем моим владычества. По крайней мере должно мне приуготовить себя к престрашной мысли о твоем отсутствии: не могу разлучитися с тобою в сии лютые минуты... в кои я тебя гнала, в кои не мог ты одолети своей ко мне ненависти и в кои понесешь ты с собою от меня единый злобный мой образ... Почто не могу я жити с тобою в сей темнице! Она в моих очах была бы пресчастливым жилищем; но злато обольстити стражу твою может, я могу тебя похитить от очей моего супруга, могу вести тебя в прекрасные места, где ты окружен будешь цветами, источниками, рощею, от гласа твоего прилетят туда игры и смехи, ты примешь свою лиру... Если ты хощешь, любовь приведет в забвение все твои несчастия; вместо здешнего рабства, тамо будешь ты в сердце моем царствовати; пожалей о юности своей... о прелестях своих. Когда дни твои текут в сем мрачном жилище, когда слезы безобразят черты прекрасного лица твоего, тогда зеленые поля и долины тебя призывают, эхо глас твой хощет повторяти, и источники желают образом твоим украшатися... Наконец, сжалься надо мною: душа твоя толь чувствительна, ты простил братиям, ненавидящим тебя, тяжкосерд ко мне единой; неужели не простишь ты мне зло, приключенное тебе любовию моею? Сердце мое ощущало все удары, коими я тебя разила; если ты умрешь, и я оставлю свет; но я не могу того токмо обещати, чтобы мое прекратилось мщение... Ах! что вещаю я? Возлюбленный Иосиф! мне ли тебе еще угрожати? От тебя зависит слышати слова приятнейшие!» Сие вещающей Далуке ярость, реиность и нежность оживляли попеременно черты ее лица. Она проливает слезы, кои огнь ее гнева осушает; скоро потом текут они с новым стремлением. Между тем, сие страшное жилище, темные своды и слабый свет умножали сияние красоты ее. Тако в недрах черных камней украшенный солнечными лучами и слезами Авроры цвет испускает благоухание, коего дикий камень не может обоняти.

«Мой жребий уже избран, — отвещает твердым и свирепым гласом Иосиф. — Коль ни страшно сие жилище, но я стократно блаженнее здесь с непорочностию моею, нежели мог бы я быти в объятиях самой Селимы, если б я стал преступником. О возлюбленная Селима! хотя бы я жесточайшими еще отягчен был бедствиями, если лютее сих на земли быти могут, то клянусь и тогда быти тебе верен!» Слова сии произносит он со гневом.

«Кому клянешься ты? — разгневанная прорывает Далука. — Может быть, единая токмо тень осталася Селимы, а если она еще живет, кто может клятися тебе, что брат твой ею не владеет? Кто может клятися тебе, что Иаков, оставленный тобою близ своего гроба, видит еще свет?»

От сих слов Иосиф бледнеет и трепещет: скорбь и ужас заградили уста его; некая надежда в сердце

Далуки обновилась. «Колико искусства ты имеешь,— отвещает ей потом, — колико искусства возмущати мою душу! Когда вооруженные воины, отторгая меня от друзей моих, влекли в сие место, когда услышал я затворившиеся за мною сии страшные врата, и тогда менее ощущал я ужасу, нежели в сию самую минуту, в которую представляешь ты очам моим умирающих Селиму и Иакова!.. Но если б Иаков и жизнь свою окончил, если б и не имел я печальныя надежды оросити гроб его моими слезами, то наставления его и память с ним купно не угаснут. А ты, если живешь еще на свете, о возлюбленная Селима, ты, конечно, меня любишь; а если нет более тебя, то клянусь тени твоей сохранити тебе прежнюю мою клятву!» Рек он, и слезы его ручьями лилися по ланитам.

Тогда ярость сердца Далуки прошла во все черты ее лица. «Ты предпочтил мне сию темницу! Буди тако, — рекла она, — ты в ней погибнешь непременно». Своды повторили сии страшные слова. В тот час, исполненна злобою, отходит она спешно. Иосиф во мраке остается; врата и замки с шумом заключаются, и казалось ему, что они заключаются навеки.