Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1

Между тем, странник некий скитался окрест темницы; он стенал и проливал слезы, яростным оком взирает он на сие неприступное жилище, хощет страшные врата сокрушити, но они силе его сопротивляются. Раздраженный препятствиями, притекает он к темничному стражу и просит впустити его в темницу; страж прошение его свирепым оком отвергает. Тогда странник упадает к ногам его, слезы его лиются из очей рекою. «Ты зриши, — рек он, — что нет никоего оружия со мною; я пастырь, друг Иосифов, хощу его обняти. Если сердце твое ощущало некогда сладость дружества, если познал ты сам несчастие и ежели возлюбленная тебе рука отирала слезы твои, то не буди тяжкосерд к моему молению».

Душа темничного стража, смягченная гласом и слезами дружества, в первый еще раз на жалость преклонилась. Он повелевает ему идти за собою, отверзает врата темницы, пастырь стремится в сие мрачное жилище и объемлет Иосифа на одре его; оба они на долгий час умолкают. «Великодушный утешитель! — рек наконец Иосиф. — Душа благородная, едина о страдании моем воскорбевшая! Вещай, кто ты? Какие те ложные узы и воздыхания, кои глубину сердца моего пронзают?»

«Или не познаешь ты друга своего? — отвещает пастырь. — Того, который жити без тебя не может, который пришел прияти участие в скорби твоей и извлещи тебя из сего пагубного места?»

«О сладкое слово дружества! — рек Иосиф. — Колико трогаешь ты сердце мое, ставшее почти нечувствительным от бедств! Дражайший Итобал! который дух благотворящий отверз тебе сии страшные врата?.. Но для меня нет уже никоего ни свете блага; скоро темница сия будет моим гробом. Поди, возвратися к пастырям, да будут други мои счастливы; почто пришел ты смущати свой покой видом моей гибели?»

«Мы счастливы! — отвещает Итобал. — Увы! с той жестокой минуты, в которую варвары тебя от рук наших отторгли, печаль и сетование царствуют посреди нас; сокрушенны наши лиры; мы более не украшаемся цветами, не украшаются более и сени наши ими; любовь от нас изгнанна; мы собираемся токмо твое оплакивати бедство; самые стада бродят печально по лугам, вся природа кажется нам престрашною темницею; мы вошли в первое наше состояние и стали паки бедные рабы... Но вещать ли мне еще? Уже не зрю я бога, явленного мне тобою, разве сквозь некое облако густое. Милость, научал ты меня, есть существо его и источник всех дышащих; по сим знакам сердце мое его познавало; но если благ он, почто же терпит, зря непорочного друга моего утесненна? Или подобен он тем смертным богам, кои царствуют над нами? Неужели он благ купно и свиреп? Неужели милость его ко умножению зол наших служит? Возлюбленный Иосиф, с тех пор как мы тебя лишились, лежит повержен алтарь его...»

«Что слышу я? — прерывает слова его Иосиф, печалию сраженный. — Несчастие мое, о, коль лютое имело действие! Погруженный в сию темницу, удаленный от алтаря, поставленного мною, чаял я иногда (и сия мысль услаждала мои бедствия), чаял я, что вы его воздвигли и что вы, окружая его, невинные свои руки простираете на небо. Итобал, престань меня любити, если дружба отторгает тебя от творца всея природы! О друг мой ослепленный! или забыл ты, что есть обонпол нашего гроба, есть спокойное и блаженное жилище, безопасное невинности убежище? Если несчастные дни мои должны в сей темнице окончиться, то мы узрим друг друга тамо; тамо стекутся други, равно тебе усердные, и гонители мои не возмогут меня лишити того, что мне драгоценно. Преносясь мысленно в страну сию, подобен тому, кто в лютую зиму воображает прелести весны приближающейся, забываю иногда сию мрачную темницу и престаю слезы проливати... Ты крепости моей чудишься; не всегда была она непоколебима, ею должен я богу, мною призываемому; прибегните к нему и тую же крепость в себе ощутите».

«Возможно ли! — рек Итобал восхищенный. — Когда пришел я облегчить твое страдание, ты сам меня утешаешь!.. Но терзающаяся душа моя не может твоей равнятися крепости. (Стремительно.) Нет, ты не погибнешь в сей темнице; ведай, что не хощем мы толь жестокому служити господину; я умру или от ярости его тебя избавлю, сражуся за тебя и непорочность; гнусным о тебе небрежением не прииму я участия в неправоте твоих гонителей. Иди, остави сию бездну; может быть, в сей единый раз отверст мне вход в сие место; нет со мною оружия, но чего не может содеяти храбрость, дружеством воспламененная! Иль мнишь ты, что забыл я день тот, в который меня, влекомого в темницу, спасли слезы твои? Тогда ты меня еще не знал и единое человечество тебя восхищало; а я, чтобы изменив вдруг и дружеству, и благодарности, и богу, мне тобою явльшемуся, и добродетели, тобою же в мое сердце вкорененной, чтобы я оставил умрети тебя в сем страшном жилище! Но слезы не избавят тебя от твоих тиранов: разве не зрели они их, из очей твоих лиющихся? Кровь, кровь пролити долженствует! Иди: бог сам сразится за невинность». Сие изрекши, взял он в восторге руку Иосифа повлещи его из темницы.