Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1

В сие время, не много от младенчества света удаленное, когда бог удостоивал людей своим явлением, в сии последние следы дней благополучных, когда человек забывал, что небо от земли удаленно, сны часто священными предвозвестниками были: они награждали слепое наше невежество, будущее изображалось в них под некиими известными знаками; и когда чувства обременяемы были сном, подобием смерти, тогда душа казалась оставляти оживляющееся ею тело, возлетати к небесам и судьбе смертных и царств поучатися.

Иосиф, приобыкши восставать с Авророю, отверзает очи свои и, видя приятный блеск и сладкое обоняя благоухание, чает пренесен быти в некую веселую рощу. Оба его союзники еще не пробуждались: сон радостный являлся Аменофису, но Дарбал в печальное мечтание быти ввержен казался. Оба они восстали в единое время. «И самая нощь, — рек Аменофис, — умножает мое несчастие, изображая мне дни моего благополучия. Видел я во сне моем виноград пред собою, в винограде же три леторасли. Гроздия оного изжал я в чашу цареву и дал я в руку его, следуя сану моему. В самое то время, как обратил на меня царь веселое око и принимал чашу из рук моих, я пробудился, и суди о моем отчаянии: я обрел себя паки в сей темнице!» Едва он слова сии окончал, уже стоящий возле Иосифа Итуриил произнес некие слова сладостным гласом своим, подобным приятному веянию тишайшего зефира, коим листвия едва восколебатися могут.

Иосиф, удивленный новыми мыслями, в разуме его рождающимися: «Сон твой поразил меня толико, — рек он Аменофису, — что я не сумнюся об откровении мне в сию минуту будущего, посредством некоего вышнего ума. Я радуюся, ныне возмогши разгнать души твоея смущение. Три леторасли суть три дни, по скончании коих возвратит тебе царь милость свою и поставит тебя на прежнее достоинство». По сих словах Аменофис, восхищенный радостию, забывает гордость свою, устремляется к невольнику, объемлет его и клянется ему извлещи его из темницы в тот самый час, когда возможет он творити людям благо своею у царя силою.

Тогда Дарбал, престав страшитися и лаская себя подобным счастием: «Юный снов толкователь, — рек он Иосифу, — внемли моему сновидению. Видел я три кошницы, наполненные хлебом, на главе моей; птицы небесные слеталися к ним отвсюду; воздух возмущен был их сражением, и страшный крик их поражает еще слух мой». Рек он и толкования нетерпеливо ожидает.

Итуриил открывает в другой раз будущее Иосифу, который, бледнея и жалостию терзаясь, умолкает. Дарбал побуждает его вещати таинство. «Не вопрошай меня, — рек младый невольник, — опасно иногда проницати мрак, закрывающий судьбу нашу!..» — «Я хощу сего, я повелеваю, — прерывает Дарбал речь его, — вещай, хотя бы ты и смерть возвестити мне был должен». — «Не всегда приходим мы ко смерти путем, цветами испещренным!» — отвещает умиленный Иосиф. Тогда гордый Дарбал, вознося грозный глас свой: «Если ты помедлишь еще единую минуту, — рек он, — то извлеку дух твой». — «Ты хощеши сего! — отвещает с кротостию Иосиф. — Ведай... что по трех днях... постигнет тебя казнь». Произнося сии слова, кажется он судиею, исполненным человечества, который, осуждая преступника, воздыхает. Дарбал бледнеет, трепещет, колеблется и упадает к ногам юного невольника, который раздражаем был его гордостию. Итуриил сокрылся; с ним отлетает блеск, темницу освещающий, подобно вечерней заре, во мраке угасающей. Протекли три дни, Аменофис восприемлет прежний сан свой, а Дарбал отводится на казнь.

Иосиф, оставшися один, чудится исполнению своего толкования. Он мнит, что превечный, будущее ему открывая, не вовсе его еще оставил. Между тем, хощет он проникнуть мрачную нощь, собственную его судьбу сокрывающую. Аменофис, упоенный новым своим благополучием и отвлеченный веселием и забавами от несчастного, забыл обещание свое Иосифу, но Итуриил стал уже сам ходатаем его.

Нощь, разделяющая с солнцем владычество мира, приближалась тихо, и горы, долины, пастырские хижины и града, смешанные во мраке, представляли тогда взору вид печальный и единообразный. Царь Фараон в глубокий сон был повержен; чертоги его, окруженные стражею, для смертных были неприступны; но ангел Египта, нося божественное веление, проницает сквозь стражу во внутренние чертоги и, не видимый никем, приближается к спящему монарху и под страшными изображениями будущее ему представляет. Устрашенный царь пробуждается и не может на одре своем обрести покою. Смущение его не разгнало пришествие дневного светила; он восстает в тот час, в который сон бежит от очей селянина, и призывает к себе Пентефрия и всех знатных вельмож своих.