Собрание сочинений в 6 томах. Том 4

Говорил ли Джонс сейчас правду или спускал на тормозах к более почтенному вранью? Может, он почувствовал в моем тоне что-то такое, чем я выдал себя с головой. Может, пожалел меня. «Вот она, глубина падения, — подумал я, — вызвать жалость у Джонса». Он сказал:

— Про женщин я всегда нес бог знает что. — И засмеялся принужденным смешком. — Стоило мне побыть с Тин-Тин, как она стала светской дамой — украшением гаитянской аристократии. Так и плел, если находилось кому плести. Знаете, старина, ведь не было у меня женщины, которой я бы не заплатил — или пообещал заплатить. Иной раз дело так оборачивалось, что приходилось удирать.

— Марта сказала мне, что она спала с вами.

— Не могла она этого сказать. Я вам не верю.

— Да, да. Это были чуть ли не последние ее слова.

— Я понятия не имел, — хмуро проговорил он.

— О чем?

— О том, что между вами что-то есть. Вот еще раз мое вранье мне отомстило. Вы ей не верьте. Это она со зла так сказала, потому что вам пришлось уезжать из-за меня.

— Или со зла, что я вас увожу.

В темноте — там, где кошка нашла брошенный ей кусок, — послышался шорох. Я сказал:

— Здесь совсем как в джунглях. По-свойски будете себя чувствовать.

Мне было слышно, как Джонс опять приложился к бутылке, потом он сказал:

— Старина, я в джунглях никогда в жизни не был… если не считать зоологического сада в Калькутте.

— И в Бирме тоже не случалось бывать?

— Нет, нет, в Бирме случалось. То есть почти. Всего за пятьдесят миль от границы. Я был в Импхале главным по зрелищному обслуживанию воинских частей. Собственно, не совсем главным. К нам как-то приезжал Ноэл Кауард ^{75}, — добавил он с гордостью и с чувством облегчения: это было на самом деле, значит, нашлось все-таки чем похвалиться.

— И как вы с Кауардом — поладили?

— Мне не пришлось с ним разговаривать, — ответил Джонс.

— Но в армии-то вы служили?

— Нет. Признан негодным. Плоскостопие. Когда выяснилось, что я содержал кинотеатр в Шиллонге, меня назначили на эту работу. Носил вроде форму, но без знаков различия. Числился я по связи, по ведомству ВАЗО ^{76}, — добавил он почему-то все так же горделиво.

Я осветил фонариком обступавшие нас со всех сторон серые могильные памятники. Я сказал:

— Какого же черта мы здесь делаем?

— Нахвастался я на свою голову, да?

— Вы попали бог знает в какое положение. И не страшно вам?

— Я сейчас как пожарный на своем первом пожаре, — сказал он.

— Вашей плоской стопе не понравятся горные тропинки.

— С супинаторами ничего, — сказал Джонс. — Вы меня им не выдадите, старина? Ведь я вам все как на духу.

— Они и без моей подсказки скоро все поймут. Значит, даже с «бреном» не умеете обращаться?

— У них нет «брена».

— Слишком поздно вы заговорили. Назад я вас не смогу провезти.

— А я не хочу назад. Эх, старина, порассказать бы вам, как было в Импхале! Появлялись у меня там кое-когда друзья-приятели — ведь я мог водить их к девочкам, а потом распрощаются и больше носа не кажут. Или заглянут раз-другой поболтать. Там был один по фамилии Чартера, он умел чуять воду издали… — И сразу осекся — вспомнил.

— Еще одна ложь, — сказал я, будто сам был такой уж неподкупно правдивый.

— Да нет, не совсем. Дело в том, что, когда он рассказал мне об этом, будто меня кто окликнул по моей настоящей фамилии.

— А настоящая не Джонс?

— По метрике Джонс, я сам видел, — ответил он, но мой вопрос отмел в сторону. — Так вот, когда он рассказал это, я почувствовал, что тоже так смогу, если немножко попрактикуюсь. Я знал, что это сидит во мне. Бывало, велю моему писарю спрятать в канцелярии стаканы с водой, дождусь, когда начнет мучить жажда, хожу и нюхаю. Получалось не часто, но ведь вода из-под крана это совсем не то. — И он добавил: — Надо, пожалуй, дать отдых ногам. — Я понял по его движениям, что он стаскивает свои резиновые сапоги.

— Как вы попали в Шиллонг?

— Я родился в Ассаме. У моего отца была там чайная плантация, — по крайней мере, так говорила моя мать.

— Приходилось верить ей на слово?

— Да ведь он уехал в Англию еще до моего рождения.

— А ваша мать была индианка?

— Наполовину, старина, — подчеркнул он, видимо придавая большое значение математической точности в этом вопросе.

Я будто встретил брата, которого раньше не знал: Джонс и Браун — фамилии почти взаимозаменяемые, как и наше с ним общественное положение. Судя по всему, оба мы были внебрачные отпрыски, хотя брачная церемония могла быть соблюдена — моя мать всегда давала мне понять это. Нас обоих бросили в воду — либо утонут, либо выплывут, и мы барахтались, мы плыли друг к другу бог знает из какой дали, чтобы встретиться на гаитянском кладбище.

— Вы мне нравитесь, Джонс, — сказал я. — Если вы не будете доедать ту половину сандвича, я от нее не откажусь.

— Пожалуйста, старина. — Он пошарил в мешке и нащупал в темноте мою руку.

— Рассказывайте дальше, Джонс, — попросил я.