Я тоже отпил из бутылки для храбрости и все-таки не решался поставить вопрос ребром.
— А как с супругом — вы и с ним поладили? — осторожно проговорил я.
— Лучше некуда. Я ведь его яблочки не воровал.
— Вот как?
— Она с ним больше не спит.
— Откуда вам это известно?
— Да уж известно, — сказал он и, взяв у меня бутылку, потянул из нее с присвистом. Дорога снова заняла все мое внимание. Мы двигались теперь почти со скоростью пешехода, машина виляла между камнями, точно пони на бегах с препятствиями.
— Надо было ехать на джипе, — сказал Джонс.
— А где достать джип в Порт-о-Пренсе? Увести у тонтонов?
Доехав до развилки, мы оставили море позади, свернули в глубь страны и стали подниматься в горы. На этом дорожном участке камни сменил латерит, и нашему продвижению препятствовала только грязь, в которой увязали колеса. Это потребовало от меня новых ухищрений. Мы ехали уже три часа — время близилось к часу ночи.
— Теперь караульные вряд ли попадутся, — сказал я.
— Но дождь перестал.
— Они боятся заходить в горы.
— «Возвожу очи мои к горам, откуда приидет помощь моя» {74}
, — съязвил Джонс. Виски оказывало на него свое действие.Я не мог больше откладывать и спросил напрямик:
— Как она в постели — хороша?
— Ве-ли-ко-лепна, — сказал Джонс, и я вцепился в баранку, чтобы не вцепиться в него. После этого заговорил я не скоро, но Джонс так ничего и не заметил. Он уснул с открытым ртом, прислонившись к дверце — к той самой, к которой часто прислонялась и Марта. Он спал безмятежно, как ребенок, спал сном невинности. Может, у него действительно была невинная душа, как и у мистера Смита, и поэтому они так понравились друг другу? Вскоре злоба отлегла у меня от сердца; ребенок разбил какой-то пустячок, да, пустячок, вот и все, подумал я, так, наверно, Джонс к ней и относился. Он на минуту проснулся и предложил сменить меня за рулем, но положение у нас и без того было серьезное.
А потом машина сдала окончательно, — может, я отвлекся, может, она только и дожидалась толчка посильнее, чтобы испустить дух. Баранка рванулась у меня из рук, когда я выруливал на дорогу после заноса в сторону; мы опять наскочили на камень и стали: передняя ось сломана пополам, одна фара разбита вдребезги. Теперь все было кончено: я не доберусь до Ле-Кей и вернуться в Порт-о-Пренс тоже не смогу. Хотел я этого или не хотел, а ночь предстоит провести с Джонсом.
Джонс открыл глаза и сказал:
— Мне снилось… Почему мы стоим? Приехали?
— Передняя ось лопнула.
— А как вы полагаете, далеко нам до… до того места?
Я посмотрел на спидометр и сказал:
— Осталось километра два, может, три.
— Значит, дальше пехом, — сказал Джонс. Он стал вытаскивать свой вещевой мешок. Я положил ключи от машины в карман, неизвестно зачем, — вряд ли на Гаити найдется гараж, где мой «хамбер» смогут отремонтировать, не говоря уж о том, что никто и не подумает приехать сюда за ним по таким колдобинам. Брошенные автомобили, перевернувшиеся автобусы валялись на всех дорогах вокруг Порт-о-Пренса, я даже видел однажды аварийную машину, которая лежала на боку, уткнувшись подъемником в канаву, и в этом было нечто совершенно противоестественное, точно спасательная лодка сама разбилась о скалы.
Мы двинулись пешком. Я захватил с собой электрический фонарик, но помощи от него было мало, резиновые сапоги Джонса то и дело скользили по раскисшему латериту. Шел третий час ночи, дождь перестал.
— Если они устроят погоню за нами, — сказал Джонс, — мы их поисками не затрудним. Сами себя рекламируем черт-те как — вот, мол, тут двое человеков.
— Погони не должно быть.
— А джип, мимо которого мы проехали? — сказал он.
— В нем никого не было.
— Как знать… Может, нас видели из лачуги.
— Все равно выбирать не приходится. Без фонарика мы и двух ярдов не пройдем. А на такой дороге машину будет слышно за несколько миль.
Я посветил вправо и влево, но увидел только нагромождение камней, голую землю и низкорослый мокрый кустарник. Я сказал:
— Как бы не пройти мимо, прозеваем кладбище и очутимся в Акене.
Джонс дышал тяжело, и я предложил понести его мешок, но он и слышать об этом не захотел.
— Я немножко не в форме, — сказал он, — вот и все. — А пройдя еще несколько шагов, добавил: — В машине я молол всякую чепуху. Моим откровениям иногда не хватает точности.
На мой взгляд, это было чересчур мягко сказано, и я не понял, чем, собственно, вызвано такое признание.
Наконец в луче фонарика показалось то, что я искал: кладбище справа от дороги, уходящее вверх в темноту по склону. Оно было похоже на город, построенный карликами: ряд за рядом маленьких домиков из серого камня с давно облупившейся штукатуркой, некоторые повыше, нам по росту, другие совсем приземистые — и новорожденного ребенка туда не положишь. Я посветил влево, где, как мне объяснили, должна была находиться полуразвалившаяся хижина, но, когда назначаешь свидание, ошибки неизбежны. Хижине полагалось стоять особняком напротив первого кладбищенского поворота, однако я ничего там не обнаружил, кроме пологого склона.
— Не то кладбище? — спросил Джонс.
— Быть этого не может. До Акена совсем недалеко.