Уилбурн вернулся в дом. Было поздно, но она еще не начала раздеваться; и опять он задумался, но не об умении женщин приспосабливаться к обстоятельствам, а об их способности приспосабливать все противозаконное, даже преступное к буржуазным стандартам респектабельности; он думал об этом, глядя, как она босиком ходит по комнате, внося едва заметные изменения в обстановку их временного жилища, как женщины делают это даже в номере отеля, где останавливаются на одну ночь, из одной из коробок, в которой, как он думал, были только продукты, она доставала предметы из их квартиры в Чикаго, а он не только не знал, что она взяла их с собой, но и вообще забыл об их существовании — книги, которые они купили, медный кувшин, даже ситцевую скатерть с ее бывшего рабочего стола, потом из пачки из-под сигарет, которую она превратила в маленький пенал, похожий на гробик, появилась крохотная фигурка старичка, Вонючки; он видел, как она поставила его на каминную полку и постояла немного, глядя на него и думая о чем-то, потом взяла бутылку с глотком виски, который они оставили для нее, и с ритуальной серьезностью играющего ребенка вылила остатки в огонь. — Лары и Пенаты, — сказала она. — Я не знаю латыни, но Они поймут, о чем я.
Они спали на веранде на двух кушетках, потом, когда подступили утренние холода, — на одной, босиком она быстро пробегала по доскам пола, и он просыпался, когда она ныряла в постель под одеяло, принося с собой запах бекона и бальзамника. Озеро светилось сероватым светом, и когда он слышал гагару, он точно знал, что это, он даже знал, как она выглядит, слушая пронзительный идиотский крик, он думал о том, что только человек из всех живых созданий намеренно притупляет свои природные чувства и делает это за счет других, о том, что четвероногие получают всю нужную им информацию через обоняние, зрение и слух и не доверяют ничему другому, тогда как двуногий зверь верит только тому, о чем читает.
На следующее утро печка все еще излучала приятное тепло. Пока она мыла посуду после завтрака, он отправился заготовить еще немного дров тут же у домика, ему пришлось снять свитер, потому что солнце стало припекать по-настоящему, хотя это и не обмануло его, и он подумал о том, что в этих широтах День Труда, а не равноденствие отмечает прощальный вздох лета, его переход к осени и холодам, и тут она позвала его в дом. Он вошел: в центре комнаты стоял незнакомец, держа на плече большую картонную коробку, незнакомец был не старше его, босой, в широких выцветших брюках защитного цвета и майке, загорелый, с голубыми глазами, бледными выжженными солнцем ресницами и симметричными волнами соломенного цвета волос, — идеальная прическа, чтобы защититься от солнечного удара, — он стоял, задумчиво разглядывая статуэтку на камине. Через открытую дверь за ним Уилбурн увидел причаленное каноэ. — Это… — сказала Шарлотта. — Как, вы говорите, вас зовут?
— Брэдли, — ответил незнакомец. — Он посмотрел на Уилбурна, — его глаза на фоне кожи казались почти белыми, как на негативе, — протянув ему руку, второй рукой он удерживал на плече коробку.
— Уилбурн, — сказала Шарлотта. — Брэдли наш сосед. Он уезжает сегодня. Он привез нам припасы, которые у них остались.
— Не хочется тащить их назад, — сказал Брэдли. — Ваша жена говорит, вы собираетесь остаться еще на какое-то время, и вот я подумал… — Он пожал Уилбурну руку — короткое, жесткое, резкое, костоломное, бездумное пожатие, хватка биржевого спекулянта, пару лет назад окончившего какой-нибудь восточный колледж.
— Очень мило с вашей стороны. Мы будем рады. Позвольте, я помогу… — Но другой уже опустил коробку на пол, она была полна почти до краев. Шарлотта и Уилбурн вежливо отводили от нее глаза. — Огромное спасибо. Чем больше припасов у нас в доме, тем труднее будет волку забраться сюда.
— Или выжить нас отсюда, когда он заберется, — сказала Шарлотта. Брэдли взглянул на нее. Он улыбнулся одними зубами. Его глаза не смеялись — уверенные хищные глаза все еще удачливого гуляки-заводилы.
— Неплохо, — сказал он. — А вы…
— Спасибо, — сказала Шарлотта. — Выпьете кофе?
— Спасибо, я только позавтракал. Мы встали на рассвете. Сегодня вечером я должен быть в городе. — Он снова перевел взгляд на фигурку на камине. — Вы позволите? — сказал он. Он подошел к камину. — Я его не знаю? Кажется, я…
— Надеюсь, нет, — сказала Шарлотта. Брэдли посмотрел на нее.
— Она хочет сказать, мы надеемся, что пока не знаете, — сказал Уилбурн. Но Брэдли продолжал разглядывать Шарлотту, его бледные брови приняли вежливо-вопросительное выражение над глазами, которые не улыбались, когда улыбался рот.
— Его зовут Вонючка, — сказала Шарлотта.
— Теперь понимаю. — Он взглянул на статуэтку. — Вы его сами сделали. Я вчера видел, как вы рисовали. С того берега.
— Я знаю, что видели.
— Криминал, — сказал он. — Вы меня простите? Я не хотел подглядывать.