Собрание стихотворений и поэм

Гимры же?.. Хоть подать рукою, Но все же дальше, чем она, Как эта вот над головою Чужая полная луна.

V.

Скрипит, качается кибитка. Зло чертыхается конвой. Нет для имама хуже пытки, Чем отупляющий покой.

Не спится… Тягостна дорога. Но думает о том мюрид, Как полумесяц круторогий Над плоской саклею горит.

И как от речки спозаранку, До петухов успевши встать, Кувшин с водой несет горянка, Лицом похожая на мать.

Прозрачны прошлого картины… А настоящее впотьмах, Где цепких мыслей паутина Способна враз свести с ума.

Воюют чувства в сердце львином И на две части рвут его: В одной — российская равнина. В другой — Гуниб и Ахульго.

Там, в прошлом — подвиги и слава На перекрестке двух Койсу. А здесь — великая держава, Творящая неправый суд.

Там — горсть родной земли и воли В кольце штыков и черных дул. А здесь — широкий пояс Волги Империю перетянул.

… И вдруг Шамиль расхохотался: Он вспомнил странного орла, Что на штандарте развевался, Для схватки распластав крыла.

Как будто бы двуглавый хищник Напоминал ему без слов: Мол, у меня не две, а тыщи Некоронованных голов.

Имам насупился угрюмо, Глаз не смыкая до утра, Он черные, как четки, думы Взволнованно перебирал.

В Медине путь закончив долгий, Он понял вдруг, от бед устав, Что реки горные и Волга Впадают в Каспий неспроста. Сказание о русском докторе

Говорят: в боевые былые года, Что овеяны славою предков, На высоком холме у аула Салта1 Был Шамиль ранен пулею меткой.

Застонал он от боли, надеясь, что стон В жаркой схватке, как выстрел, утонет… Но стремглав окружили имама пять жен, Как пять пальцев на сжатой ладони.

Говорят: прикрывая платками уста, Причитали они бестолково И послали мюридов во вражеский стан Пригласить самого Пирогова.

Через час знаменитый хирург к Шамилю Подошел торопливой походкой И негромко сказал: — Я его исцелю, — инструмент доставая походный.

Говорят: истекающий кровью имам Вдруг очнулся и выкрикнул сипло: — Я себя, как барана, вам резать не дам, Есть во мне еще прежняя сила!

Стиснув рану кровавую левой рукой, Сжал он в правой дамасскую саблю И с гортанными криками ринулся в бой, Мстя за каждую горскую саклю.

Говорят, что полдюжины ран штыковых Получил он в бою этом снова… И опять снарядили джигитов лихих В русский лагерь искать Пирогова.

Славный лекарь, явившись и на этот раз, Разложил инструмент под чинарой. Он имама от верной погибели спас, Чем ужасно разгневал сардара.

Говорят: Пирогов не рубил сгоряча, Но ответил вельможе достойно, Что считает он истинным долгом врача Ненавидеть кровавые войны.

— Пуля дура, — сказал он, — и ей наплевать Православный ты иль мусульманин, Как на то, где от крика зайдется вдова, В Ашильте или, скажем, в Рязани.

Говорят, что от крови ржавела земля Под простреленным стягом пророка, Что не раз из беды выручал Шамиля. Появлявшийся вовремя доктор.

Много в жизни видавший, он был поражен, Как собрав ослабевшую волю, Горделивый имам в окружении жен Не стонал, а смеялся от боли.

Говорят, что однажды спросили его, Как терпеть ему боль удается?.. Под безжалостным лезвием он отчего Не кричит, не мычит, а смеется?

Тут Шамиль на столпившихся жен указал — И разгадка простой оказалась: Ни горячий свинец, ни каленый кинжал Не страшнее, чем женская жалость.

Говорят, коль мужчина, вскочив на коня, Принимает нагайку от милой, Он летит в смертный бой, удилами звеня, Богатырскую чувствуя силу.

Потому-то аварское наше плато Не слыхало ни жалоб, ни стонов, Что с мюридами рядом, накинув чохто2, Воевали их верные жены.

Говорят, если вырвется вдруг из груди Стон случайный, как дерево с корнем, То горянка вовеки его не простит, Хоть и кажется с виду покорной.

… Я согласен с поверием этим вполне, Ибо в том, что и сам я по кругу До сих пор, стиснув зубы, скачу на коне, Есть упрямой аварки заслуга. Чаша жизни

Она из Чоха, из Ругуджа – он: Поэт Эльдарилав – глашатай страсти. И словно красный сокол на запястье, Вскормлен глагол, что к милой обращен.

Но знатная у девушки родня И здравствует восточная манера: Отцу невесты сваты офицера В дар привели арабского коня.

Клыкам подобны скалы с двух сторон, Чох расположен, словно в волчьей пасти. Поэт Эльдарилав – глашатай страсти К возлюбленной на свадьбу приглашен.

Ответить бы отказом, но тогда Противники сочтут за трусость это. «Эй, виночерпий! Чашу для поэта Скорей наполни!» – крикнул тамада.

«Отравлено вино – не пей вина», – Как смерть бледна, знак подала невеста, Но за нее, не двинувшийся с места, Он гордо чашу осушил до дна.

Вольны враги решить его удел, Зато у них над словом нету власти. Поэт Эльдарилав – глашатай страсти, Держа кумуз, в последний раз запел.

И видел он: темнеет вышина, Горит звезда, как рана в ней сквозная… Пью чашу жизни я, того не зная, Что, может быть, отравлена она. Четырехпалая рука

Из Хунзаха родом он – Доблестный Ахбердилав, Имя чье, как сабли звон, Благозвучно для вершин.

На устах молвы оно, А молвы уста не льстят, Переправилось давно Через горные хребты.

И наиба своего, Есть свидетельства о том, В битвах, как ни одного, Неспроста ценил Шамиль.