Собрание творений. Толкование на Четвероевангелие

Знаю, что некто прикоснулся ко Мне (ср.: Лк. 8, 46). Почему насильно не указал народу на ту, которая прикоснулась к Нему? Потому, что хотел научить дерзновенности веры. Пусть научится вера похищать тайно и славиться своим хищением, поскольку Господь явно научил верных хищению при помощи веры. Веру, которая похитила, похвалой ободрил, чтобы прославлялась своим хищением. Вера совершила хищение – и была возвеличена; хитростью захватила – и была похвалена, чтобы открылось, что недостойная вера сделалась бедной, так как не похищала, и стыдом покрылась, ибо не брала насильно. Так и Рахиль, похитившая идолов (ср.: Быт. Гл. 31), была похвалена – и, прилепившись к правде, увенчалась. Также Мелхола по своей справедливости скрыла Давида (ср.: 1 Цар. 19) – и за свою хитрость призвана была к награде царства его. Дивно слышать! В то время как всякое хищение служит позором для хищника, хищение веры делает хищников достойными похвалы перед лицом всех.

Кто прикоснулся ко Мне? (Мк. 5, 31). Господь искал похитителя Своих сокровищ, чтобы обличить и постыдить тех, которые не хотели похищать их, предложенных и оставленных для всех. Слабые верой наказаны были бедностью, сильные же в вере, дерзновенно требуя, пошли и поспешили тайно похитить. Кто прикоснулся ко Мне? Сила великая изошла от Меня (ср.: Мк. 5, 30). Тот, Кто знал, что от Него изошла сила, мог ли оставаться в неведении о том, на ком почила сила, исшедшая от Него? Или, быть может, сила отторгнута была от Него насильно и исцеление добыто хищником вопреки Его воле? Но поскольку существуют лекарства, которые полезны для здоровья, хотя сознания об этом в них нет, то Господь хотел научить исцеленную женщину, что Тот, Кто дал ей здоровье, отлично ее знает, и вместе с тем показал, что Он не есть как бы некое врачевство, которое по самой своей природе исцеляет всех, его принимающих, но что с сознанием и разумением Своей волей исцеляет почитающих Его.

Итак, сия сила изошла от полного славы Божества и исцелила оскверненное чрево, которое по закону было нечисто, чтобы ясно было, что Божество никогда не отвращается от того, кому присуща вера. Ибо вера есть дерево, на котором почивают Божественные дары. Если к нечистоте, проистекающей из закона, присоединяется свободная вера, то нечистота, конечно, отделяет и оскверняет, но вера освящает и соединяет, а воля совокупляет и изглаждает. Хотя закон повелевает осквернившемуся отделяться, однако Илия по вере получил освящение не как враг закона, а как приверженец закона. Не осмеливайся думать, что Илия отвергал закон, который повелевал пользоваться чистой пищей (см.: Лев. Гл. 11; Втор. 14, 4-21), ибо закон научил Илию, что пища не может сделать нечистым. Илия не был противником закона, и закон не казался противоборствующим своему Законодателю. Илия знал немощность закона (см.: Рим. 8, 3) и потому не поступал как немощный по закону. Закон знал волю Законодателя и потому, согласно Его воле, разрешил и связал. Ибо хотя Илия принимал пищу от нечистого ворона (см.: 3 Цар. 17, 6), однако твердо сохранил все то, что принял из уст Божиих; отцы же их, хотя получали питье в пустыне из чистых уст скалы (см.: Исх. 17, 1-7), однако не хотели сохранить того, что принимали из уст Божиих. Хотя Илия свято питался при помощи нечистого ворона, однако потом духовно был напитан Святым Божеством, а отцы их хотя пищей ангельской питали свои тела, однако ум свой напитали поклонением тельцу (см.: Исх. 32, 1-6).

Что Илия сказал далее: Я один остался пророк Господень (3 Цар. 18, 22), это должно быть понимаемо не в смысле жалобы его на то, что нигде более нет праведников, но этими словами он порицал грешников, которые их истребили. Не того желал, чтобы одному остаться праведным, – потому Илия и не найден был ими в течение трех лет (см.: 3 Цар. 18, 10), что в глазах его они оказались удалившимися от Бога. Ибо как жадные и прожорливые пророки Ваала утешались и услаждались многочисленными пирами при трапезе Иезавели, так и преследование истинных пророков как бы очарованием каким-то привело в изумление перед ними всех, которые вместе с ними готовы были склонить свои шеи под острие меча.

А теперь нам следовало бы речью нашей принести благодарность за приведенные слова и умолкнуть; не так, как если бы мы нарочито составили эту речь, но сами эти слова по своему сродству вызвали у нас другие, чтобы вместе с ними быть высказанными.