Я остановился и, делая вид, что роюсь в карманах в поиске монетки, тоже зашептал:
– Правда. Только Карабух, чтобы ничего им не сказать сам себя убил. Геройский парень, умер, а ни слова не сказал.
– Панятна, камандыр, дальшэ гуляй.
Выхватив у меня из пальцев грошик, шамахан, а это точно был ордынец, попятился кланяясь, а потом бегом бросился к своим.
Я пожал плечами и подхватив Машу под руку, сосредоточенно слизывавшую клубничный сок с пальцев, повел ее дальше по рядам.
Сзади зашаркало и послышался сердитый шёпот Михалыча:
– Вы что делаете, охальники?! Отпусти девку, Федька, слышь? Отпусти немедля!
Я недоуменно обернулся:
– Что теперь не так?
– Низзя так с девкой! До свадьбы никак низзя!
– Под ручку гулять нельзя?!
– Низзя! Срам это и грех.
О, времена, о, нравы.
– Совсем вы тут, дед, на морали двинулись. Ладно, узнал что-нибудь?
– Узнал, внучек! – захихикал Михалыч. – Одни только и разговоры, что про Орду. Трясётся народец от страха, мол, уже на подступах к городу шамаханы. Мол, сёла окрестные уже пожгли. Запугали мужичков!
– Отлично! Молодец, Калымдай, поднял волну.
И будто услышав, что о нем говорят, в голове раздался голос ротмистра:
– Федор Васильевич?
– Михалыч, прикрой, Калымдай на связи!
Я нагнул к нему голову, притворяясь, что внимаю разглагольствованиям старика, а Маша закрыла меня от толпы с другой стороны.
Я сжал пальцами булавку:
– Слушаю, Калымдай.
– Федор Васильевич, у вас всё в порядке?
– Да вроде, а что?
– Ордынцы на участкового напали с ножами.
– Как так?! Убили?!
– Нет, живой мент остался. А их всех повязали и в пыточную царскую увели.
– Вот, же… А как это всё произошло?
– Шатались ордынцы по городу, нищими переодетые, смуту вносили. Вызнали, что милиция Карабуха запытала и кинулись мстить. А участковый не один был, а с Митькой своим, бугаем, ходил. Вот Митька их всех и пораскидал да оглоблей отходил до полусмерти, а там и стрельцы набежали, ну и…
– Эх, это же я оплошал, – повинился я. – Они ко мне подходили, выспрашивали, а я им и рассказал про Карабуха. Не догадался.
– Всё равно они узнали бы позже и побежали мстить.
– Не отобьём их?
– Не получится. Пыточная в царском тереме, а там охраны сотни три постоянно дислоцируются. Да и поделом им и другим наука без приказа действовать.
– Ладно, Калымдай. У тебя как дела?
– Наблюдаю за бабкиным теремом. Пока без происшествий.
– Хорошо, тогда еще свяжемся. Удачи!
Я коротко объяснил Михалычу и Маше суть разговора.
Маша брезгливо наморщила носик, а дед лишь махнул рукой:
– Поделом им.
– Не разболтают ли чего на дыбе?
– А чего они разболтать смогут? Что отряд шамаханский под городом стоит? Так это ить и не тайна уже. Что сами по городу, как по своему стойбищу спокойно гуляют? Так и это не секрет для Гороха. А вот лишней паники они добавят.
– Верно. Ну, куда мы дальше? – в животе заурчало и я добавил: – Поесть бы, а, Михалыч, время-то как летит, уже на вечер повернуло.
– Сейчас, сейчас, внучек! – Михалыч взмахнул руками. Ну, как же, Фёдор свет Васильевич, голодными ходят-с, нельзя-с! – Тут рядом лавка, я мимо пробегал, так дух от неё шёл ну очень хороший. Пошли, пошли!
Дух, не дух, а запах и правда, был аппетитный. Под открытым навесом хозяйничал толстый такой мужик, уж не знаю, какой именно южной национальности, но с «балшым» носом и характерным акцентом.
– Сичиас, брат! – заявил он, выхватывая прямо из глиняного очага большую лепёшку. – Сичиас кушать будешь, вах, как вкусно! Спасыбо потом скажэшь!
Он плюхнул на лепешку мелко порезанное уже обжаренное мясо, полил чем-то, обильно засыпал зеленью, что-то еще накидал, я и не понял что, потом свернул всё это в трубочку и протянул мне:
– Кушай, дарагой!
Я покосился на Михалыча, с сомнением держа в руке восхитительно пахнущее яство. Но дед незаметно кивнул мне, мол, всё в порядке, не кот, а-ля Бегемот и даже не барбос местный, не туда забежавший этим утром.
Ладно. Я впился в лепёшку с начинкой. Восхитительно!
– Маша, будешь чего-нибудь?
– Нет, я и так толстая, – она похлопала себя по животу.
Дед тоже получил свою порцию и мы, щурясь от удовольствия и подмигивая друг другу, с аппетитом уплетали это не пойми что, но жутко вкусное.
– А кого это там тащат? – привлекла вдруг наше внимание Маша.
– О! – воскликнул хозяин лавки, хлопнув от восторга себя по штанам. – Дияка Фыльку биют!
И верно, несколько мужиков тащили мимо нас, похоже, еще не отошедшего от дурмана, дьяка Груздева. Тот только что-то завывал тонким голосом, да иногда дёргался, стараясь вырваться, неизменно получая подзатыльник за каждую попытку.
Да, уж, хлопотливый сегодня денёк выдался у царских палачей.
Перекусив и расплатившись с широко улыбающимся хозяином местного общепита, мы снова лениво поплелись вдоль рядов. Не успели пройти и пару лавок, как Маша вдруг остановила нас и махнула рукой по направлению к центру базара:
– Туда.
Мы с дедом послушно зашагали за ней. Слух и зрение у Маши, на порядок лучше наших. Ха, стихи получились!
Центр базара представлял собой площадь и сейчас на помосте стоял какой-то человек и совершенно неразборчиво громко читал что-то вслух с большого листа бумаги.