Собственность мистера Кейва

– А что ты предлагаешь? Свить вокруг нее кокон и не сводить с нее глаз? – она успокоилась. – Слушай, ты просто должен ей позволить самой пережить все это. Ты должен позволить ей… быть.

И тогда я осознал свое одиночество. Синтия была моим союзником, но в этой войне она не пойдет со мной.

– Ладно, Синтия. Хорошо. Мне пора.

– Да, хорошо. До свидания. И не делай глупостей.

– Не буду. До свидания.

– Пока.

Я так и стоял там, слушая бесконечный гудок отбоя, и постепенно моя задача становилась мне все яснее.

Когда я сказал Джорджу, как мне жаль, что с его отцом такое случилось, он кивнул и зажмурился так, словно у его лица летала оса.

Мне казалось, что он очень многое держит в себе. Это меня восхищало. Именно так мы и растем над собой, не правда ли? Изо всех сил держа закрытыми двери, за которыми прячутся наши эмоции, что очень по-британски.

Я поручил ему привести в порядок низенький комод, починить рейки выдвижных ящиков. Он закончил к обеду, и я отправил его на новое задание.

Дай-ка подумать. Было, наверное, десять минут второго, когда он, запыхавшись, ввалился в магазин, с едой и полировочным воском. Сперва он молчал. Я уже успел два раза откусить сэндвич, как вдруг он заговорил.

– Я сейчас видел Брайони, – сказал он.

Он сказал это таким беззаботным тоном, что я сперва не придал этому значения. Я кивнул и откусил еще кусок, будто бы он говорил о погоде. А потом до меня дошло.

– Прости, что?

Он проглотил еду и поправил съехавшие очки.

– Брайони. Я ее только что видел.

– Нет, Джордж. Ты наверняка ошибся, она же в школе, – ответил я. – И обедает она там же.

Он пожал плечами и уставился на одну из фигурок. На Девушку с тамбурином.

– Наверное, показалось. Но это, вроде, была она. Я позвал, она обернулась, но не остановилась. Шла с таким видом, будто ее лучше не трогать.

– Одна?

– Да, – ответил он, снова поправляя очки.

– Где? Где ты ее видел?

– Она шла по Маунт, – сказал он. – В сторону…

– Школы?

– Да.

Ценный эликсир в дырявой бочке. Затыкаешь рукой одну течь, но льет с другой стороны, где не видно.

Я чувствовал себя дураком. Куда ты ходила? К нему?

Я позвонил в школу. Попросил тебя к телефону. Тебя позвали, а мне нечего было сказать. Мне просто было нужно тебя услышать, и вот твой голос, и я должен что-то ответить. Назвать причину звонка.

– Синтия ложится в больницу, – сказал я.

– Я знаю.

Джордж смотрел на меня с набитым сэндвичем ртом в полном ужаса ожидании.

– Грыжа обострилась.

– Я знаю. Зачем ты звонишь?

– Ее записали к врачу. На восемнадцатое. Она утром звонила в больницу, и ей назначено на восемнадцатое.

– У меня урок французского.

– Она ложится в стационар.

– Мне было неловко уходить с урока.

– Она так волнуется.

– Это все?

– Да.

Ты слегка покашляла, давая понять, что раздражена.

– До встречи в четыре, – сказал я сигналам отбоя.

Джордж был в растерянности.

– Сложно, – сказал я. – С Брайони надо обращаться осторожно. Она кое-что от меня скрывает.

Он кивнул, а его глаза блеснули за стеклами очков, словно я сильно преуменьшил истину.

– Джордж? Ты что-то знаешь? О Брайони?

Он выдержал долгую паузу.

– Нет, – сказал он, – я же уже не особо с ними.

– Ну раньше. Вы же были в одной компании. Там что-то произошло?

Он доел свой сэндвич и покачал головой, уставившись на комод.

– Джордж? Вообще ничего?

– Нет, – ответил он, а потом, покраснев, добавил: – Ну почти.

– Почти? Что это значит?

– Ничего, – сказал он. – Я не хочу, чтоб у нее были проблемы.

Он не понимал.

– У нее не будет проблем, Джордж. Ты же поможешь ей.

Он поколебался – или сделал вид, что поколебался – и дважды вдохнул из своего ингалятора.

И потом, после некоторых расспросов, он рассказал мне то, что я не в силах повторить. То, что случилось тогда в поле. Произошедшее после того, как ты выпила, между тобой и еще одним мальчиком, у всех на глазах. Нечто абсурдное, в чем ты участвовала с полной самоотдачей. Я вспомнил, как рука Урии Хипа скользила вниз по твоей спине, и понял, что с легкостью поверю в этот рассказ, особенно учитывая, как аккуратно и осторожно Джордж обо всем мне сообщал.

– Не стоило мне вам говорить, – сказал он. – Простите, мистер Кейв.

Сладкий привкус чатни во рту вызвал в моей голове ужасающие, тошнотворные образы. Меня мутило от одной мысли о том, что там, среди этих ребят, ты была просто объектом для удовольствия. Моя Брайони. Моя невинная детка. Что случилось с тобой? Что такого принесла смерть Рубена, что ты стала сама себя обесценивать? Я не мог отогнать эти мысли. Я не мог отогнать образ девочки, которая вызывала у меня и обожание, и омерзение. Девочки, которая одновременно была и моей дочерью, и той, кто уничтожает мою дочь. Я был в шоке. Я как будто смотрел, как Марсель Дюшан пририсовывает усы Джоконде. Ты была моим произведением искусства, моей бесценной деткой, а теперь ты относилась к себе, как к дешевой открытке. К сувенирной копии былойБрайони.

– Ты толкнул меня, Джордж, – сказал я. – Ты меня толкнул.

Он кивнул. Его щеки зарделись. Он понимал, что виноват.

– Простите меня, мистер Кейв. Я просто хотел соответствовать. Хотел стать для них своим. Я теперь другой.