Собственность мистера Кейва

мы с тобой лежали рядом в этом теплом токе крови мы с тобой свернувшись вместе в этом месте мы с тобою до того как нас назвали до того как мы узнали как нас много в этом мире мы с тобою были вместе и не знали мы снаружи или мы внутри с тобою или есть ли что-то кроме нас с тобой биенья сердца и не знали что есть сердце навсегда с тобою вместе мы с тобой в единой жизни мы с тобой в едином мире мы с тобой друг с другом рядом мы не знали что отдельны мы не знали что однажды это может измениться что наступит день который вспыхнет светом в наши лица и с тобою нас разделят и раздельно нас накормят и увидим их раздельно тех кто создал нас с тобою и раздельно мы с тобою будем ждать что нас полюбят в этом белом светлом мире в пустоте где те же люди улыбаются дерутся жаждут быть друг к другу ближе я любил тебя так сильно ты меня любила тоже мы с тобой купались в счастье потому что не назвали ни любовь каким-то словом ни себе не дали имя мы с тобою знали только звуки и лицо друг друга только лица тех кто создал и одно из них светилось от любви не к нам обоим а к тебе к тебе и только и к твоим щекам без пятен и слова он говорил нам и слова нас разделяли разносили нас все дальше как людей по всей планете и росла меж нами пропасть он любил и ненавидел как же я хотел вернуться в мир который я не помню как хотел я оказаться в этом теплом токе крови в темном блеске этой жизни прежде жизни наступившей где себя еще не знали мы с тобою мы с тобою

* * *

СЛЕДУЮЩИМ вечером мы поехали к Синтии. Ты устроилась в ее кресле розового дерева, в этом прекрасном образце антикварного искусства, стоящем среди уставленного веточками и прутиками бунгало. Ты читала старую бабушкину книгу «Возвращение на родину», сидя как раз под висящим на стене рисунком Синтии, изображающим обнаженное тело.

– Люблю эту историю, – сказала она, держась за живот. – И мама твоя любила. Она читала именно эту книжку, этот экземпляр.

Это правда. Твоя мама обожала Харди. Природа как символ. Пейзаж как определяющее нас божественное начало. Она была в этом плане романтической натурой – может быть, именно поэтому она решила назвать дочь в честь декоративного растения, брионии.

– Ты читала другие его книги? – спросила Синтия.

– Мы как раз проходим «Тесс», – ответила ты обычным голосом. – В школе.

– Ах «Тесс»… – сказала Синтия с тоской, словно вспоминая умершего друга. – Еще одна книга с печальным концом, у Харди с этим была проблема. Типичный мужчина. Купающийся в своих страданиях, как бегемот в грязи, – тут она бросила в мою сторону колкий взгляд, но я его проигнорировал.

– Слушай, Синтия, – сказал я, переставляя пакет из магазина диетических продуктов на ее чудовищный стол. – Я купил все, что ты просила. Разложить? В кухне?

Я выразительно пошевелил бровями, чтобы она поняла, что мне нужно с ней поболтать наедине. Мы оставили тебя изучать Эгдон Хит, а сами ушли в кухню.

– Все кончено, – сказал я, ставя на полку таблетки боярышника. – Между ней и тем парнем. Все кончено.

Она с подозрением посмотрела на меня.

– Что ты вытворил, Теренс?

– Вытворил? – поддельно возмутился я. – Ничего я не вытворил. Просто она, кажется, все поняла в конце концов. И вообще, какая разница. Главное, что все кончено.

Она закрыла глаза.

– Бедная девочка. Расстроилась? Она что-то рассказала?

Кажется, Синтия ничего не поняла.

– Нет. Не расстроилась. И даже не грустит. Она сейчас такая же, как раньше. Ты ведь знаешь этих подростков – наверное, просто период такой был.

– Теренс, я не понимаю. Откуда ты знаешь, что все кончено?

– Потому что так и есть, – ответил я.

Она ойкнула и схватилась за живот.