Собственные записки. 1829–1834

В первую поездку мою в Москву я имел в виду жениться. Меня к сему побуждало и то душевное беспокойство, которое я чувствовал в одиночестве, и желание иметь при себе дочь мою, испытывающую всю тягость сиротства своего во время всегдашних моих путешествий и пользующуюся, так сказать, только самыми холодными попечениями в доме двоюродного брата моего Мордвинова, человека самого равнодушного в мире. Я имел также в виду принять некоторую оседлость и, приобретши уже бережливостью своей средства, приступить к сему делу, приобрести и приют, к коему мои мысли стремились, дабы не зависеть совершенно от службы и произвола своенравного начальника. Но всего более занимала меня дочь моя, которую я считал несправедливым таким образом оставить далеко от себя; ибо обеспечение ее состояния в будущем было недостаточно, удаление же от душевных излияний и дружбы ближних, от объятий родительских, могло иметь влияние и на нрав ее, и на самое счастие. С сими мыслями и с сим решением оставалось мне приступить к выбору той особы, коей бы качества соответствовали сим моим целям.

В бытность мою в Москве, я не нашел в кругу, мною посещаемом, ничего, что бы могло обратить внимание мое. Княгиня М., издавна приступавшая ко мне самым нахальным образом, дабы женить меня на дочери своей, не переставала утомлять и отвращать меня своими неприличными настояниями; но чем она более делала усилий, тем более открывала, сколько подобный союз не соответствовал ни видам моим, ни наклонностям, до такой степени, что если бы дочь ее, известная по своему неприятному нраву, и могла мне понравиться, то достаточно было видеть намерения матери и расстройство, происходящее в семействе от ее властолюбивого нрава, чтобы избегать всякого сближения с нею, которое непременно должно было бы обратиться в самую тягостную зависимость.

Но, познакомившись в Москве в доме Чернышевых-Кругликовых, я находил удовольствие проводить время свое в сем доме, в коем простота в обхождении и искренняя дружба к семейству нашему меня привлекали. Квартира их была в соседстве с занимаемой мною, и я с удовольствием сиживал у них по вечерам в свободные от занятий часы. Тут я имел случай видеться с одной из сестер их Натальей[237], еще незамужней. Ей было 27 лет. Не будучи красавицей, она была не дурна собой, но в особенности привлекательна была своим умом, о коем свидетельствовали все знавшие ее коротко. Я не имел намерения жениться на ней, а обращался мысленно к младшей сестре ее Надежде[238], находившейся в то время в Петербурге, у сестры их графини Пален[239]. Много превозносили красоту ее и достоинства души; а, как она должна была в скором времени возвратиться в деревню, то я и надеялся с ней там свидеться, познакомиться и избрать, если бы она мне понравилась.

В сих предположениях я решительно отозвался на предложения княгини М., что никогда не вступлю в брак с ее дочерью, и объяснил Лукашу, который по сему делу был у нее ходатаем, что я находил иски княгини неприличными, и вместе с тем прекратил и другие виды свои в Москве: ибо отцы и матери, знавши или догадываясь о моих намерениях, на перерыв выставляли мне своих дочерей.

Между тем временем встретилась надобность Кругликову с женой[240] ехать в Петербург, вскоре после того, как я получил повеление военного министра туда же явиться. Выехав прежде Кругликовых, я взял от них письмо к графине Пален с тем умыслом, чтобы познакомиться в доме ее с сестрой ее Надеждой. По прибытии в Петербург я явился к военному министру и, дабы скрыть назначение, которое для меня готовили, но которое еще не было гласно, я первые три дня провел дома, навещая только ближайших родственников моих, и не отдал письма Паленам. Я также имел в виду, прежде чем познакомиться с ними, переговорить о сем предварительно с братом Андреем и узнать, не имеет ли он каких-либо видов женитьбы на Надежду Чернышеву: ибо я уже давно слышал, а перед отъездом мне еще Шаховские сказывали, что Андрей был в нее страстно влюблен, но не хотел жениться, посвятив себя уединенной жизни; а что он желал только, чтоб она еще года три замуж не выходила, дабы тогда уже жениться, если сие ему вздумается.

Я ничего не объяснял Андрею [относительно] моих намерений. Но едва коснулся я сего предмета, как он догадался и с жаром увещевал меня не жениться на ней, потому что она ему очень нравилась.

– Ты меня сделаешь на всю жизнь несчастным, – говорил он, – я сделаю такую вещь, что ты удивишься, если ты на ней женишься.