Собственные записки. 1835–1848

Генерал-адъютант Анреп, знакомый мне в Польской войне, пожелал также видеться со мной и несколько раз приезжал ко мне, не заставая меня дома. По настойчивости, с коей он приступил, дабы склонить меня к вступлению в службу, я мог подумать, что он имел от кого-либо поручение уговорить меня; но как бы то ни было, приступ его не показывал человека ловкого. И в самом деле, Анреп сам сознавался мне, что он не признает в себе ни дара слова, ни дара убеждения, но ручается за искренность и прямоту своих намерений и действий, основанных единственно на чувствах уважения ко мне и желании видеть успех в делах Кавказа. Так как он там служил несколько времени, то он рассказал мне некоторые подробности о случившемся с ним в той стране и сделанных им наблюдениях. Мне не нравилось, что он осуждал правление Ермолова, говоря, что нынешние запутанности имеют первоначальную причину свою в поступках, распоряжениях и жестокостях Алексея Петровича, который так напугал горцев, что они до сих пор упоминают о нем в песнях своих со страхом. Глупое суждение сие, появившееся в публике после первых неудач Паскевича, давно уже было осмеяно и отвергнуто. Велики же были неустройства, производимые Ермоловым, при коем все повиновалось одному слову его, когда и 20 лет после него, при всех переменах начальников, при ужасных расходах людей, денег и награждений, не могли удержать того, что Ермолов удерживал с горстью людей, и грабили жителей, казнили и вешали их, и осыпали золотом и чинами, и писали реляции о торжественных победах, а все дело шло назад и, наконец, еще надобно было сбросить последствия глупости и корыстолюбия на заслуженного человека по зависти к его достоинствам! Я уверял Анрепа, что в сем случае надобно было умеючи различать уважение, которое имели к Ермолову от страха, которым преемники его хотели воевать, потому что не находили в себе того, что нужно было, дабы держать людей в повиновении чувством уважения к лицу их; но что и страха сего не умели поселить при огромных средствах, коими они обладали, а потому и не нашли другого способа для оправдания своего бездушества, как сложить вину на того, коего прошедшие успехи обнаруживали их неуменье.

Воронцов предлагал Анрепу принять командование линией; но тот отказался, признавая себя неспособным к такому сложному и обширному управлению, и отказывался от оного за ранами, от коих он страдал. Тогда Воронцов просил Анрепа назвать ему кого-нибудь, могущего занять сие место. Так мне, по крайней мере, рассказывал сие Анреп, которому я готов верить; ибо считаю его истинно честным человеком, не способным ко лжи. Анреп назвал меня, но заметил, что Воронцов имеет на меня неудовольствие и потому, при объяснении сем со мною, спросил меня, нет ли между нами какого-либо неудовольствия и правда ли, что я на него писал какие-то донесения. Он удивился, когда узнал, что я никогда ничего не писал против Воронцова, и что все сие произошло от сплетен, коих настоящую причину я ему, однако же, объяснить не мог.

Видя нерасположение ко мне Воронцова, Анреп оставил на время настояния свои; но когда они перебрали весь список генеральский и не нашли никого для занятия места начальника линии, то Воронцов вторично просил его назвать кого-либо. Анреп опять указал на меня; тогда Воронцов отвечал ему, что я могу искать сего назначения через военного министра и что он примет меня, если государь меня назначит. Ответ этот обрадовал Анрепа, который надеялся склонить меня к примирению с Воронцовым и к ходатайствованию собственно о себе; ибо он, увидавшись где-то на балу с Чернышевым, успел уже переговорить с ним обо мне и заметил, что Чернышев желал со мною видеться и сказывал ему: «Вот Муравьев был у Орлова, а со мною знаться не хочет. Что он ко мне не заедет?» Поэтому Анреп убедительно просил меня не упускать предстоящего мне пути снова поступить на службу и съездить к Чернышеву.

Я уверил Анрепа, что ничего не имею против Воронцова, а напротив того, уважаю в нем много хороших достоинств; что не имею даже причины полагать настоящим образом, чтоб он мне когда-либо повредил по службе; но что искать службы под командой его, когда он так дурно разумел меня и как бы избегал встречи со мной на службе, я не мог и ни за что не буду. Что же касалось до посещения военного министра, то после слышанного мною я считал обязанностию сделать ему из вежливости визит. Анреп, как будто предвидя намерение мое соблюсти сию вежливость, объяснил мне, в какой именно час можно было его дома застать, и убеждал меня даже ехать в Военное министерство, чтоб явиться к Чернышеву, если б я его дома не нашел; но сие нашел я уже совсем лишним и неуместным и сказал, что решительно не поеду искать министра в присутствии, потому что не имею никакого дела до него, кроме отдания почтения, что обыкновенно делается на дому.