Наконец Гурко, к всеобщему удивлению, назначили начальником штаба при Воронцове. Он выговорил себе при сем то же содержание, какое получал на линии, и принял место, коего вероятно, сам опасался, но вскоре после того назначил к себе помощником генерала Норденстама, человека, говорят, бойкого и способного. Затем пошли толки о других назначениях. Нужен был новый дежурный генерал; Бибикову поручено было разведать, захочет ли место сие принять племянник мой Н. Н. Муравьев. Брат Михайла, узнавши о том, предложил сие Муравьеву, который прибежал ко мне спасаться, жалуясь на привязчивость брата: ибо он не хотел и слышать о сем назначении. Сделано было семейное совещание, и я согласился с мнением Н. Н., что ему не следовало принимать этого назначения и соваться со своей деятельностью в круг людей праздных и бестолковых, которые его замучат требованиями по службе, труды его присвоят себе, а неудачи отнесут к нему. Но, дабы не отвергнуть совместного служения с Воронцовым, я советовал ему принять звание по особым поручениям, если б то было приятно Воронцову: ибо в этом звании он мог вести такую же беззаботную жизнь, как начальники его, не принимая на себя должности с ответственностью. Н. Н. и того не хотел, имея на то достаточные причины в дурном приеме, сделанном ему Воронцовым. Не выждав окончания своего годового отпуска, взятого им для излечения раны, он являлся в Петербурге к военному министру, который принял его не только сухо, но даже грубо, сказав, что «нельзя же все в отпуске жить», тогда, как Н. Н. сам просил заняться до истечения срока. Чернышев спросил его, готов ли он опять на Кавказ ехать, и на утвердительный ответ велел ему явиться к Воронцову. Воронцов принял его по обыкновению вежливо и сказал, что будет очень рад, если Бог приведет их служить вместе. Пустой отзыв этот показал Н. Н., что ему нечего было искать у Воронцова, и потому он и не принял звания дежурного генерала, в коем бы он был жертвой. Впоследствии времени, когда Воронцов уже выехал из Петербурга, военный министр спрашивал его письменно, желает ли он иметь Муравьева на службе. Воронцов, получив сию бумагу еще в Одессе, отвечал на сие не прежде как из Тифлиса, отзываясь, что он согласен принять его на испытание, назначая ему временно управление Имеретинским и Мингрельским уездами. Испытывать человека, уже испытанного и известного своими заслугами и достоинствами, явно обнаруживало отвращение Воронцова от сего генерала, и Муравьев, взяв продолжение отпуска, поехал лечиться за границу. Как бы нарочно отклоняли от Кавказа людей, могущих там принести существенную пользу, и Воронцов окружил себя толпой тунеядцев, всегда наполняющих вредный для службы и отяготительный для правительства многолюдный двор его. К нему пристала в Петербурге вся праздная знать гвардейских офицеров с домогательствами на места адъютантов, так что он сам не знал, кого ему выбрать и, говорят, послал список кандидатов к великому князю, который ему аттестовал каждого по служебным занятиям и, слышно, не в пользу их. Многих назначили, многие и после поступили, к обременению войск и казны.
Между посетителями познакомился я с генерал-майором Фрейтагом, человеком, который служил с отличием на Кавказе, где он в последнее время тревог и неудач выручил Гурку и разбитые отряды наши, прогнав с горстью войск осаждавших нас в крепостях лезгин. Фрейтаг мне понравился. Открытый вид его, прямое и вместе почтительное обхождение располагали в его пользу; он не опасался явиться ко мне с объяснением на счет кавказских дел, и поступок этот, конечно, делает ему честь. Несмотря на заслуги Фрейтага, едва ли оценили его вполне; однако его назначили начальником дивизии, невзирая на то, что многие генералы были старее его в чине, и к сему были побуждены желанием удержать его на Кавказе: ибо и он, так же как многие другие, выехал с Кавказа с тем, чтобы туда более не возвращаться. Государь его, однако же, не принимал в кабинете, и даже не скоро по приезде удалось Фрейтагу представиться у развода. Убеждались, что звание царского наместника, возложенное на Воронцова, было достаточно для покорения всего Кавказа.