Собственные записки. 1835–1848

Между посетителями моими часто навещал меня капитан 1-го ранга Лутковский, занимающий должность старого дядьки при великом князе Константине Николаевиче, человек давно мне знакомый и преданный; он занимал при мне должность штаб-офицера на Босфоре[125]. Не имею сомнения, что, по сближению его с царской фамилией, ему часто доводилось говорить обо мне с членами оной, а может быть, и с самим государем. Не желая поставить его в затруднительное положение, я никогда не спрашивал его о том, что он знал по моим отношениям с двором; но он уверял, что Константин Николаевич, равно как и наследник, предупреждены в мою пользу.

Я не упустил, однако же, случая рассказать, кому только можно было последний разговор мой с графом Орловым, дабы не переиначили речей и действий моих в Петербурге, что легко могло произойти от людей, всего менее дорожащих правдой, и коим самая грубая ложь обратилась в привычку.

Сказывали мне в Петербурге, что наследник несколько раз представлял государю о необходимости послать меня в Грузию и что государь, вышедши однажды из терпения, отвечал ему, что если он еще раз ему обо мне заикнется, то он его самого пошлет в Грузию.

Довольно странно также, что фельдмаршал Паскевич стал находить меня одного только способным к исправлению дел на Кавказе. Известие сие было доставлено в Петербург бывшим адъютантом фельдмаршала Болховским, недавно приехавшим из Варшавы. В какой степени верно известие сие, как и сказание о разговоре наследника с государем, того не знаю.

Мне остается, наконец, еще упомянуть о посещении, мне сделанном Генерального штаба подполковником Иваниным, которого я едва знал. На смотру под Белой Церковью в 1835 году он был подпоручиком артиллерии и, будучи прикомандирован к Генеральному штабу, находился на маневрах при мне, когда я занимал место начальника Главного штаба при государе. Государь велел мне послать приказание свое генералу Кайсарову. В передаче ли утратили настоящий смысл приказания, Иванин ли дурно понял оное, или Кайсаров не так сделал, как надобно было, только государь остался недоволен исполнением. Кайсарову тогда жестоко досталось; но помнится мне, что и Иванин был арестован. Затем Иванин был переведен в Оренбургский корпус, как он мне ныне говорил, по собственному своему желанию, был переведен в Генеральный штаб и находился в звании обер-квартирмейстера при Перовском во время несчастной экспедиции его в Хиву[126]. Ныне Иванин, коего я имени не помнил и которого в лицо не знаю, явился ко мне с извинениями в неудовольствии, которое я, может быть, тогда получил через него, в чем он себя находил невинно виноватым, и желал оправдаться; но этот приступ служил только предлогом, чтобы познакомиться со мною. В том предположении, что сведения об экспедиции Перовского могли меня занимать, Иванин предложил передать мне все, что он знал по сему делу. Без сомнения, я охотно принял его предложение, и он с картой и запиской в руках сообщил мне все подробности сего неудачного поиска.

Охотно бы остался я еще несколько времени в Петербурге, где я приятно проводил время, но дела мне там более никакого не оставалось; между тем я спешил возвратиться домой, да и в Москве предстояли мне занятия по делам опеки и пр., хотя скучные, но неизбежные, а потому не откладывал я выезда своего.

Около 22 января отправился я из Петербурга в Москву. Мне было время надуматься дорогой о многоразличных встречах, случившихся со мной в кратковременное пребывание мое в столице; но до сих пор не могу еще сделать правильно и утвердительно заключения о положении моем относительно к государю и всему двору.

Кажется, однако же, что я не пользуюсь его расположением, и что он не прощает мне того, что был виновен передо мной. Не менее того думаю, что если бы между нами был посредником не граф Орлов, а человек более доброжелательный, то дело могло бы уладиться; оно бы и ныне уладилось, если бы тут не случилось назначение графа Воронцова, которого государь считал себя обязанным уважить, коль скоро он его назвал своим наместником на Кавказе, что он сделал, однако же, без убеждения в достоинствах его, но от затруднений, который он встречал в избрании человека на сие место, тогда как он не хотел обратиться к тем, которых, может быть, и считал способными к сему делу. Прочие члены царской фамилии ко мне благоволят, как и общее мнение в мою пользу, но при всем том карьера моя похожа на конченную: ибо сие самое мнение, столь выгодно отзывающееся в мою пользу, теперь причиной неблаговоления ко мне государя.

Что же касается, собственно, до меня, то я никогда не буду в состоянии забыть того дружелюбного и лестного приема, который я встретил в Петербурге, которого не ожидал, и не полагал, чтобы чем-либо заслужить его. В сем отношении вечно останутся в памяти моей эти три недели, проведенные мною в кругу родных и друзей моих. Многим тяжким думам и огорчениям нашел я вознаграждение в сей поездке. Она была необходима для меня, как для рассеяния моего, как и для того, чтоб ощупать положение свое в политическом быту моем.