Собственные записки. 1835–1848

– Разумеется. Что тебе при одном полку делать? Лучше тебе быть на своем месте и похозяйничать там, где все войска собраны. Мне, впрочем, пользы будет много вами заняться. Один церемониальный марш и больше ничего. Посуди, что мне надо и вас посмотреть, и флот посмотреть; а время очень коротко. Когда я это все успею сделать! Да что вы показать можете? У вас больных много.

Говоря о больных, государь отдал различные приказания на счет предосторожностей против глазной болезни и сказал, чтобы до зимы дело сие совсем кончить, то есть вывести болезнь совершенно; но я возразил, что сие невозможно кончить так скоро, что, впрочем, болезнь сия свирепствует во всей армии. С этим государь согласился, но говорил, что там она в меньшей степени и что первоначально привез ее в Россию граф Воронцов при возвращении из Франции[69].

– Удостойте посмотреть, ваше величество: мы постараемся, чтобы вы были довольны; посмотрите боевые порядки наши и покажите нам, что вам угодно.

– Этот смотр я сделаю в корпусе[70], которого я еще никогда не видел. Я хочу определить первоначальную степень образования его и видеть, чего в нем недостает. Да там места нет для боевых порядков?

– Место есть, ваше величество, и я с собой привез карту окрестностей Севастополя; не угодно ли ее посмотреть?

– Не теперь; это мы уже ввечеру посмотрим. Каково идут работы?

Я объяснил о состоянии инженерных работ, про морские же упомянул только о сносе горы, находя, что работа сия очень продолжительна; но государь сказал, что она необходима для очищения места, дабы начать адмиралтейские строения. Он спросил о доках, но я не мог дать подробного отчета о сих работах.

– Ты, верно, не любопытствовал их видеть? – сказал он, улыбаясь.

– Там не наши работают, – отвечал я, – а вольные каменщики.

– Как у вас идет с морскими? – спросил государь. – Дружно? Ссор нет?

– Никаких не было, ваше величество, и мы тщательно избегаем всякого столкновения, которое бы могло произвести их.

В это время вошел Адлерберг с бумагами, говоря, что от барона Розена получены донесения.

– Что там такое случилось? – спросил государь, вскочив с постели с видом беспокойства, и поклонился мне.

Я вышел.

Вскоре после того государь вышел к обеду, к коему были созваны корпусные командиры. Он начал разговор с похвалы действию конной артиллерии на смотру и, обратившись к Капцевичу, сказал, что устройство сих 144 орудий, виденных поутру, имеет начало свое в тех двух гатчинских орудиях, коими Капцевич командовал во время покойного императора Павла Петровича и которые тогда в первый раз были заведены в России. «Не потому, – продолжал он, – что я батюшкин сынок, но поистине сказать должно, что он много трудился и хотел ввести полезные вещи. Как бы он порадовался, если б теперь, после сорока лет, он мог бы воскреснуть и видеть успехи положенных им начал!» После того государь говорил о наследнике, выхваляя охоту, которую он показывал к упражнениям войск и основательность, с какой он давал государю отчет в маневрах, им виденных. Потом во все продолжение обеда он разъяснял кавалерийским корпусным командирам утренние маневры, выхваляя устройство войск и действие начальников.

Сегодня было ученье драгунскому корпусу, коим государь также остался доволен.

22-го, день коронации, был церковный парад пехоте и обедня в лагере, где присутствовал государь, а после того лагерный развод. Государь, осматривая бессрочно-отпускных людей, нашел солдат моего полка, подозвал меня и, показывая мне их, расспрашивал о них. Я не видел, но говорят, что он то же самое сделал с А. П. Ермоловым, который будто обнял одного из них в присутствии всех.

При осмотре конных ординарцев всех полков государь пересказывал названия полков, к коим они принадлежат, прибывшему сюда с прочими иностранцами австрийскому генералу. Случаи сии не обходятся без несчастий: вчера на всем скаку упал с лошади и расшибся один уланский офицер, третьего дня на ученье нечаянно застрелили одного драгуна. Говорят, что на бывших ученьях уже довольно много случилось подобных несчастий.

Граф Витт служил вчера забавой. Ему велено было командовать всеми поворотами ординарцев, на что у него не доставало ни сил, ни голоса, ни знания. Старик был пешком. Он бросился вперед бегом, но не мог отойти дальше 100 шагов, как у него замерли и слова, и голос, и слух. Никто не смел явно смеяться. Государь сказал, что граф Витт по старости начинает уже глохнуть, а он остался один в поле, навлекая на себя всеобщее внимание странными телодвижениями и всякими кривляньями, имеющими цель выразить принимаемое им участие в успехе.