Собственные записки. 1835–1848

При сем случае я спросил его, полагают ли они, чтобы другие корпусные командиры были в сем отношении опытнее меня, и корпуса их лучше моего, как например Крейц и Гейсмар (которые о сем деле никакого понятие не имеют).

– Крейц точно не знает, – сказал Адлерберг, – а Гейсмар очень сведущ по фронтовой части.

Я не выводил его из заблуждения; ибо люди, как Адлерберг, при всех добрых качествах, не имеют независимого мнения и, надумав что-нибудь несообразное, сами, наконец, поверят мнимому.

При сем случае он, опустив глаза, с запинаниями сказал мне, что мне объявлено в высочайших приказах замечание, то есть, сказал он:

– На вид поставлено дурное состояние войск. Государь сказывал, что если он хвалит хорошее, то должен выставлять и дурное.

Я спросил его, нисколько не смущаясь, занесется ли это мне в формуляр?

– По закону должно, – отвечал он; – но это можно будет переделать, как будет сказано.

Итак, со мной обошлись, как с преступником и запятнали свыше 25-летнюю беспорочную службу мою, а может быть, лишат и пенсиона в отставке, заслуженного мной трудами и опасностями.

Я показал Адлербергу подозрение, что меня очернили перед государем.

– Вы, может быть, подозреваете графа Воронцова в том, – сказал Адлерберг; – но я могу вас уверить, что это не он; напротив того, я сам был свидетель, как государь рассердился в Одессе за то, что народ толпился, закрывая войска, стоявшие под ружьем. Он при этом заметил графу Воронцову, что неуважение войск народом наравне с его лицом делает дурное впечатление на войска, отчего они теряют и дух, и бодрость. Но вы знаете, – продолжал Адлерберг, – что фельдмаршал Паскевич не благоволит к вам, и чуть ли не он повредил вам.

Я изобразил Адлербергу всю нескладность представлений графа Воронцова, сказал, что, впрочем, не подозреваю его в сем деле, превышающем силы, умение и правила его; сказал, что пренебрегаю ябедниками и не намерен разыскивать их; но, в случае, если бы когда-либо они открылись, то просил его помнить то, чем граф Витт мне хвалился в Вознесенске (что я ему рассказал и повторил).

Адлерберг удивился.

– Неужели, – сказал он, – мог бы он так сделать, чтобы государю сказать одно, а вам другое? Это было бы уже очень черно.

– Я никого не обвиняю, – отвечал я, – но прошу вас помнить сие.

Сим прекратился разговор наш.

В самом деле, по обстоятельствам кажется, как будто граф Витт, выставивший, в поездку свою в Петербург, управление и поступки графа Воронцова, у коего он в доме принят дружески, распустил после слух, что граф Воронцов получил неудовольствия через меня. Граф Витт, думал я, искал свергнуть меня, как свидетеля собственных поступков его и старался сбросить вину сию на Воронцова; но справедливость сего предоставлено только знать одному Сердцеведцу.

Граф Орлов, в проезд свой через Симферополь, принял брата моего очень дружественно, обещался быть всегда от души ходатаем за него, но сказал, что ныне, по случаю неудачного смотра сего, не может еще приступить к сему делу. Граф Воронцов не имел более никаких неудовольствий на брата и желал ему даже успеха, дабы его не могли подозревать в гонении брата, но не желал только повышения его звания в губерниях его управления.

Данненберг, отправленный мною из Севастополя на Южный берег, дабы находиться там при проезде государя, по случаю нахождения на Южном берегу батальона для разработки дорог, сейчас возвратился оттуда и привез следующие известия.

Батальон сей находился все время на работах бессменно, и во все лето не занимался ученьем, что было сделано по настоянию графа Воронцова; ибо дороги сии в последнее дождливое время пришли было в совершенное разрушение, о чем все были предупреждены, и я сам, сколько мне помнится, предупреждал лично государя. С самого Вознесенска было отдано приказание, что батальона сего государь смотреть не будет и что роты, расположенные в горах лагерем, отдельно по всей дороге, останутся на своих местах и представятся на линейках без амуниции, по мере того, как государь будет проезжать мимо их.

С приездом в Алупку государь потребовал весь батальон под ружьем на смотр. С трудом нашли место, где его можно было поставить. Граф Воронцов, обнадеживая Данненберга в успехе, уверял его, что все кончится к лучшему, говоря, что те войска, которые меньше учатся, лучше проходят церемониальным маршем (мнение, которое он мне и прежде сообщал в разговорах). Государь сам командовал. Когда батальон взял на плечо, то граф Воронцов, сзади стоявший, вскрикнул: «Хорошо!» Государь со строгим видом оглянулся на него. Приказано было сделать захождение, и едва кончили сие построение, как государь, подозвавши Данненберга, сказал ему с гневом:

– Гадко, я никогда в жизнь свою ничего хуже этого не видел; люди не имеют никакого шага (чего, впрочем, казалось, нельзя бы заметить при захождении). За сим он продолжал Данненбергу:

– Неужели вы думаете, что я буду этих дураков смотреть? – и не продолжал больше смотра.

Данненберг отвечал, что весь батальон бессменно все лето был на работе.