Собственными руками (СИ)

Дофламинго не удерживал и даже встал на коленях, полностью открыв выход. Ему просто надо было уйти как можно скорее, чтобы не взорваться прямо тут и на радость этой сволочи устроить скандал по этому поводу. Закусывая губу и оскорблённо пыхтя, ползком выбирается из-под него.

— Трахнул, — усмехнулся он, когда Ло полностью выполз и мог встать.

— Врёшь, — запрокинул к его лицу голову. — Это было бы очевидно.

Хочется верить в свою правоту в том убеждении, что такой размер, как у Дофламинго, она так запросто не приняла бы, даже не будь девственницей. А тот рассмеялся, будто ему анекдоты травят, и грубо схватил ладонью его зад.

— А на лице у тебя написано, — протиснул пальцы между ног и сдавил настойчивее, заставив полностью напрячься, — «ты долбил чужую дырку». Ну, прямо, как маленький.

Смеётся над его ревностью, в то время когда самого сильно уязвило, что какой-то немытый пират заглядывается на тот самый зад, который он прочно держит в своих руках вот уже шестнадцать лет.

— Да куда угодно долби, — старается дышать ровно, чтобы не потерять контроль, и отходит в сторону, чтобы он отпустил. — Но не в кого-то из моих ребят.

Вместо того чтобы дать свободу, Дофламинго ещё крепче сжал в пальцах его промежность. До такой боли, которая отнимает власть над телом, и оно уже прогибается и наваливается на бок садиста. Ло впивается ногтями в широкую грудь и другой рукой пытается ухватиться за его руку, и нагибается ещё ниже, слёзно шипя.

И снова кулак попадает ему под дых, и в рот натекает слабый привкус крови. Отброшенный на пол, он валится на спину и хватается за живот, теперь уже после неоднократных ушибов судорожно подрагивающий. Между раскинутых полусогнутых ног укладывается стопа и начинает нажимать на член, словно стремясь раздавить. Коротко вскрикнув, Ло сам закрывает себе рот, чтобы эти звуки не привлекли зрителей, которые уже могут шастать по коридорам в поисках одного за другим пропадающих друзей. Пальцы второй ладони расправил и успел разве что поставить небольшой барьер, а Дофламинго, убрав ногу с паха, схватил за руку и потащил вверх, на себя. Суставы, натянувшись, прохрустели. Насильно поднялся на колени и вцепился пальцами в мягкую часть бедра второго. Безуспешно, только ещё и в нос коленом получил. Взяв за обе ладони, жестокий любовник встряхнул руки так, что вытянувшиеся суставы и жилы онемели. Забрав тонкие запястья в одну руку, он обрушил Ло лицом на пол, выпрямил руки и придавил ладони задом. Возможно, ему и показалось, что мышцы, оторвавшись от костей, съехали вбок, но зверская боль намекала именно на это. Колени разъезжались, но в позе раком он кое-как устоял.

— Прекрасный вид, — усмехнулся своевольный пленник и повёл ладонью вдоль позвоночника, выгибая, чтобы выпятить кверху зад. — А так вообще восхитительный, — хлопнул по ягодице.

Дышать приходилось глубоко, чтобы свыкнуться с болью, которая заполнила собой каждый нервный узел. Большая ладонь обхватила затылок и прижала лицо к паху, уложила ртом на солидный член.

— Пофлиртовали, и будет, — водит лицом по детородному органу. — Хочешь?

Больше всего Ло сейчас хочет свободу своим руками, которые стали символом самой боли. Он поднял напряжённый взгляд на его улыбающееся лицо, и Дофламинго облизнул губу, будто бы давая намёк на то, что жаждет от него получить перед тем, как отпустит.

— Понимаю, — начал мужчина развязывать пояс штанов, — не очень убедительно.

Ло попытался пошевелить руками и оказался способен лишь на то, чтобы едва поскрести ногтями пол, и то не без боли. Одежда спущена, и рука теперь настойчиво давить его лицо в ничем не прикрытые яйца и начавший твердеть член. Характерный запах полностью забил нос и проникал в рот, садясь привкусом на корень языка. Губы дрожат, прижимаясь к горячей плоти.

Хочет, но вовсе не так, не с болью и унижением. Только что ведь говорил, что любит, а теперь поступает с ним, как с несговорчивым секс-рабом. Дофламинго неизвестны пределы скотства — это он всегда знал, просто считал себя исключением из правила. Думал, что хотя бы с любимым человеком он будет обходиться как с человеком. Опустил глаза, чтобы не показывать разочарования и слёз.

— Руки, — тихо попросил он не калечить самое ценное в своём теле, а губы в этой короткой фразе сухо скользили по его достоинству.

Всё верхам было хорошо слышно, но они сделали вид, что к ним никто не обращался. Ублюдок отпустил его голову, позволив подняться с паха, но лишь для того, чтобы стукнуть ладонью по губам. Больно, и Ло невольно приоткрывает рот, в который в тот же миг толкаются пальцы. Снова больно, но теперь душевно, а пальцы возят по языку, собирая слюну.