Сочинения

4. (11) И неудивительно, клянусь Геркулесом, если я всегда считал справедливым всеобщее дружеское отношение ко мне. Ибо не прислуживал я одному человеку частным образом и не поступал к нему [в кабалу[826]], но насколько каждый радел о благополучии государства, настолько он был мне либо другом, либо противником. Сам я ничего так не хотел, как торжество мира[827]. Многие поддержали наглые выступления частных людей, я же боялся одних только законов; многие хотели, чтобы их оружие внушало страх, я же всегда хотел обладать властью только для вашей защиты; многие, положившись на свою власть, полученную ими от вас, злоупотребили против вас своими силами. Поэтому и неудивительно, если я поддерживал дружеские отношения только с теми, кто неизменно был другом государству. (12) И я не раскаиваюсь ни в том, что я по просьбе Ватиния, привлеченного к суду, обещал ему свою защиту, ни в том, что обсуждал заносчивость Сестия, ни в том, что осудил долготерпение Бибула, ни в том, что благожелательно отнесся к доблестным действиям Цезаря. Ведь это были похвалы выдающемуся гражданину, и притом высказанные один раз. Если ты ставишь их мне в вину, то твою опрометчивость осудят, но меня в проступках не обвинят. Я сказал бы больше, если бы мне понадобилось выступить с разъяснениями пред другими людьми, а не перед вами, отцы сенаторы, которые были советчиками во всех моих действиях. Но нужны ли слова, когда свидетельствуют сами действия?

5. (13) Теперь чтобы вернуться к тебе, Саллюстий! — не стану я говорить о твоем отце, который, если даже и никогда в жизни и не совершил проступков, все-таки, породив такого сына, как ты не смог бы нанести государству большего ущерба. И если сам ты совершил в детстве какой-то проступок, то я не стану рассуждать о нем — дабы не показалось, что я обвиняю твоего отца, который в те времена обладал высшей властью над тобой[828], — но рассмотрю, как ты провел свою раннюю молодость; из описания ее легко будет понять, как своевольное дитя с возрастом превратилось в бесстыдного и наглого юношу. После того, как бездонную не могли уже насытить доходы от торговли бесстыднейшим телом и ты уже был не в таких летах, чтобы терпеть все, чего захотелось бы другому[829], ты стал предаваться безудержным страстям, чтобы то, чего ты был лишен сам, испробовать на других. (14) Таким образом, отцы сенаторы, нелегко подсчитать, больше ли он приобрел или потерял, используя части тела, которых, по чести говоря, не назовешь. Свой отчий дом он еще при жизни отца, к своему великому позору, назначил к продаже. Может ли кто-нибудь усомниться в этом, что он довел до смерти того, чьим имуществом он уже ведал как наследник еще до его смерти? И ему не стыдно спрашивать меня кто живет в доме Публия Красса, когда сам он не может ответить, кто живет в его отчем доме! «Но он — клянусь Геркулесом! — впал в ошибку по неопытности, свойственной молодости; впоследствии он исправился». Это не так. Он вступил в нечестивое сообщество Нигидия[830]. Дважды оказавшись на скамье подсудимых, он был в безнадежном положении, но выпутался из него; однако при этом каждый признал, что судьи преступили клятву, а не то, что он был невиновен. (15) Достигнув первой почетной должности — он отнесся с презрением к этому вот месту и к нашему сословию, доступ в которое открылся также и для него, тяжко опозорившегося человека. И вот, боясь, что его поступки останутся для вас тайной, он, хотя его и поносили все отцы семейств, признался вам в совершенном им прелюбодействе[831] и не покраснел, глядя вам в глаза.