Сочинения Иосифа Бродского. Том V

Ибо всякое описание есть отчуждение предмета: шаг в сторону, чтобы его разглядеть. Вот почему комфорт, описываемый поэтом в первых строках этой строфы, почти исчезает к ее концу. «Faces along the bar / Cling to their average day» (Лица за стойкой / Держатся за свой обычный день); в этих строках — надежность, за исключением, может быть, глагола «cling» (держатся, цепляются), но он помещается в начале второй строки, вдали от акцентируемых позиций; ну, и пусть его. «The lights must never go out, / The music must always play» (Свет никогда не должен гаснуть, / Музыка всегда должна играть) тоже успокаивает, хотя два «must» (должны) настораживают в том плане, что, возможно, слишком многое принимается как данность. В «The lights must never go out» слышится не столько убежденность в том, что бары должны быть открыты всю ночь, сколько нетвердая надежда, что затемнения не понадобятся. «The music must always play» благодаря сочетанию сдержанности и наивности стремится замаскировать эту неуверенность, не дать ей развиться в тревогу, которая вот-вот прорвется в смущенном, нерешительном тоне «сговаривающихся конференций», поскольку нагромождение двух длинных, латинского корня слов «conventions conspire» указывает на рассудочность, чрезмерную для такого уютного места, как бар.

Задача следующей строки — взять эмоции под контроль и восстановить в строфе атмосферу покоя; ироническое «this fort» (этот форт) прекрасно с ней справляется. Но что интересно здесь — это как поэт приходит к задуманному утверждению, что бар есть «дом», — констатации невеселой в своей точности. Для этого ему требуются шесть строк, каждое слово которых вносит свой неуверенный вклад в воздвижение короткого глагола «is» (есть), который нужен для формирования этой невеселой идеи. Отсюда видно, какая сложность стоит за каждым глаголом-связкой «is», и видно нежелание автора признать это уравнение. Обратите также внимание на умышленный ассонанс «assume» и «home» и на тихое отчаяние за словом «furniture» (мебель, обстановка), которое синонимично нашему представлению о доме, не так ли? («To make this fort assume / The furniture of home» — Чтобы в этом форте образовалась / Обстановка дома.) Ибо эта конструкция «furniture of home» (обстановка дома) — сама по себе есть изображение руины. Как только задача выполнена, как только вас убаюкал предсказуемый размер и узнаваемость деталей, — обретенное было утешение рассыпается в прах от «Lest we should see where we are» (Дабы мы не увидели, где мы). Несколько викторианское «lest» (дабы не) подслащивает пилюлю, содержащуюся в остатке строки. И это викторианское эхо относит вас «в лес, населенный нечистью» (haunted wood), где оно еще достаточно слышно, чтобы оправдать «never» (никогда) в строке о детях «Которые никогда не были счастливыми и хорошими» (Who have never been happy or good). Она же, в свою очередь, откликается эхом школьникам из последней строки второй строфы. Второе эхо просто придает гулкости теме подсознательного, и очень вовремя, поскольку эта тема важна для понимания следующей строфы. По дороге к ней отметим, однако, сказочный, отчетливо английский характер последних двух строк, не только подкрепляющих признание человеческого несовершенства, но и способствующих тому, чтобы эхо унеслось в начало следующей строфы. Займемся теперь ею.

7

The windiest militant trash / Воинственная чепуха
Important Persons shout / Из уст Высоких Персон
Is not so crude as our wish: / В нашей крови жива,
What mad Nijinsky wrote / Как первородный грех.
About Diaghilev / То, что безумный Нижинский
Is true of the normal heart; / О Дягилеве сказал,
For the error bred in the bone / В общем верно для всех:
Of each woman and each man / Каждое существо
Craves what it cannot have, / Хочет не всех любить,
Not universal love / Скорее, наоборот, —
But to be loved alone. / Чтобы все любили его.