Сочинения. Книга 2. Проза. Страницы дневников

Вот так и уехал таджикский платок в калмыцкие степи и увёз с собой мой рассказ о маленькой Маргарите Хасановой из колхоза «Победа».

Год спустя я прочитала в журнале «Дон» стихи Боси Сангаджиевой «Платок дружбы»:

…Зря учили бабки нас и деды,
что дарёное дарить нельзя.
Не всегда заветам дедов следуй:
нам важней традиции, друзья.
Твой платок в причудливых узорах
и шуршит, и блещет на плечах,
волжских волн я различаю шорох,
свет степных лучей – в его лучах.
Если ж гостья, чьё лицо мне мило,
завтра переступит мой порог,
подарю ей так, как ты дарила,
от тебя и от меня – платок…
Пусть летит по кругу друг от друга
и приносит счастье и весну,
озарит кого-то солнцем юга,
у кого-то скроет седину…

Как я была счастлива, как радовалась! И этим милым, душевным стихам, и, главное, тому, что красивая, необычная судьба этого платка продолжается. Я же знала поэтов, знаю мою Босю: это не только стихи, это и в жизни будет – кого-то укроет она платком с алыми розами по чёрному полю, кого-то он ещё согреет…

Кому-то принесёт ещё песню.

Награда

Ещё нам было радоваться рано!
Конца и края не было делам.
А Волга бесновалась у прорана
и рельсы разрывала пополам…

Несколько лет назад я получила письмо от читателя – бывшего строителя Волго-Дона. Он писал:

«Однажды к нам на участок пришли и сказали, что приехала писательница из Сталинграда, что ей надо показать стройку. Прорабу было некогда – время было горячее, ждали, вот-вот Волгу с Доном соединим, – и прораб велел мне провести гостей по участку. По образованию я инженер, хотя на канале работал простым рабочим. С писательницей был какой-то человек в кожаном пальто. А она была очень худая, со светлыми волосами и в белом модном плаще. Мне было неудобно за свой неприглядный вид. Тот человек меня расспрашивал, а она всё время молчала. Но когда мы прощались, попросила подарить ей что-нибудь на память. Что я мог тогда ей подарить? Я ей так и сказал. А она подняла со дна шлюза щепочку и сказала, чтобы я на ней что-нибудь написал, и что это ей будет и подарок, и память… И теперь, когда поют по радио Ваши песни, я всегда вспоминаю эту встречу и думаю: а жива ли у Вас та щепочка? Ведь это были Вы…»

Но это была не я. Это была Ольга Фёдоровна Берггольц. Она жила тогда у нас в Сталинграде – высокая, тоненькая, светловолосая. И у неё был белый плащ, которому я, по молодости лет, завидовала больше, чем её Судьбе и её Стихам. Потом она написала пронзительные волго-донские строки:

…Тёмный вечер легчайшей метелью увит,
волго-донская степь беспощадно бела…
Вот когда я хочу говорить о любви,
о бесстрашной, сжигающей душу дотла.
Так упрямо смотрю я в заветную даль,
так хочу разглядеть я далёкое, милое солнце…
Я смотрю на него сквозь большую печаль,
сквозь колючую мглу, сквозь судьбу волгодонца…
Здесь пройдёт, озаряя пустыню, волна.
Это всё про любовь. Это только она…

Только любовь к родной земле, к человеку, который украшает эту знойную землю морями и садами, только любовь и верность поэзии привела тогда в наш город и Ольгу Берггольц, и Александра Прокофьева, и Александра Твардовского, и Александра Яшина. В ту памятную волго-донскую весну 1952 года, когда строительство канала приближалось к концу, они жили здесь неделями, а кое-кто и месяцами. А годом раньше, когда до встречи Волги с Доном было ещё далеко, всю трассу канала – от Волги до Дона, всю эту жаркую степь пешком прошёл молодой Сергей Орлов.

Большие поэты, солдаты только что отгремевшей войны, лауреаты Государственных премий, – они опять были рядом с людьми, руки которых вершили великое.

От той поры остались не только их стихи. То, что они тогда были здесь, стало уроком тем, кто шёл вслед за ними.

Когда на месте нынешней гидростанции началась великая стройка, никто из нас, сталинградских писателей, конечно, не говорил:

– Слушайте, ребята, а давайте и мы, как Прокофьев на Волго-Доне…

Нет, никто так не говорил! Просто хороший урок не прошёл бесследно. Просто мы уже не могли иначе.

Привыкали мы к Гидрострою, конечно, каждый по-своему.