Сочинения. Книга 2. Проза. Страницы дневников

Колосья – тоже обыкновенные, колос к колосу, зерно к зерну. Правда, потемнели они слегка оттого, что стоят там давно, и что собраны были в дождливое лето.

Кувшин этот родом с Украины, подарил нам его поэт Микола Упеник. Он в годы войны здесь, на Волге, воевал, наш город для него – святое. В 41-м целый месяц шёл он по тылам врага; выбирался из окружения. На груди, под гимнастёркой, прятал боевое красное знамя. Шёл ночами, пригибаясь к застывшей осенней земле, не заходя в сёла, занятые врагом. Питался зерном, которое выбирал из редких колосков, втоптанных в грязь или оброненных кем-то, на его солдатское счастье, посреди измученных войной полей. Потом под этим знаменем насмерть стояли защитники Сталинграда.

Колосья в Дом литераторов я привезла из-за Дона в дождливое, но урожайное лето. Хлеб по области стоял стеной, но уборка шла тяжело: дожди лили чуть не каждый день сильные – не дождички, что пыль прибивают, а проливные, с грозами. В десять минут от такого дождя дорога разбухает, машины буксуют, замирают в полях комбайны, гнутся к земле колосья. Сорнякам в непогоду раздолье.

Но погода – непогода, а хлеб в поле не оставишь. У хлеборобов в такую пору каждый погожий час на счету, каждая машина – на вес золота. Страда всегда страда, а в дождливый год на плечи села две страды выпадают.

И погода – непогода, а каждый год, чуть застучат, застрекочут в степи первые комбайны, за Дон и за Волгу, за Медведицу и Хопёр, за палласовскую речку Торгун и за нехаевскую Тишанку, которую в доброе лето курица вброд переходит, – но поля-то и за Тишанкой лежат великие, – каждый год на те поля едут писатели, газетчики, художники, работники радио, телевидения, кино. Едут каждый за своим урожаем, за своим зёрнышком в Большом волгоградском хлебе – за стихами и рассказами, за очерками, портретами, песнями, – страна должна знать героев битвы за хлеб.

В один из таких страдных дней наша редакционная «Волга» застряла в низине где-то между Суровикином и Чернышками. С утра было солнечно, мы успели побывать на одном полевом стане, ехали к другому и радовались: по обочинам просёлка – хлеб, как в кино, колосья в машину заглядывают. Наш кинооператор снял сюжет для телевизионной программы «Время», и у меня в душе уже болели какие-то строчки. Хорошо!

Но только мы выехали на большую дорогу, в ту самую низину, – налетела гроза. Через несколько минут добрая, светлая, красивая, а главное, сухая дорога исчезла. Под машиной бурлили мутные ручьи, грязь разбухала на глазах и пузырилась, росла, как на дрожжах. Мы засели.

Конечно, не только мы. Целый хвост мокрых машин вытянулся вдоль бурлящего потока – грузовые, легковые, молоковозы, самосвал, автобус «Донские дали» и ярко-красный «запорожец», пассажиры которого ехали, видимо, к морю: в заднее стекло видны были ласты, маска, трубка; на верхнем багажнике, укрытые клеёнкой, мокли сачки, удочки, раскладушки и пузатые рюкзаки. Из машины грустно поглядывали на дождь папа, мама и трое ребят в одинаковых белых шапочках, на каждой – волк с сигаретой и «Ну, погоди!» написано.

Конечно, им, курортникам, можно было «погодить»: днём раньше, днём позже в море нырнёшь, – какая разница! Но нам надо было добраться ещё до бригады механизаторов, поговорить с людьми, написать материал, передать его в редакцию по телефону, до которого ещё тоже доехать надо! – и успеть в совхозный дом культуры на встречу с читателями.

Нам ждать было некогда. Мы сбросили в машине обувь и не вышли, а нырнули на дорогу. Сразу все промокли, но сразу же повеселели и стали толкать свою «Волгу» по великим лужам и по великим ямам. Мы хотели хоть как-то, но двигаться вперёд, чтобы выбраться из этой проклятой низины к подножью высокого песчаного холма. Холм был почти рядом, и на нём, в волнах мокрого хлеба, виднелся высокий белый обелиск со звездой.

Мы не жалели сил, но «Волга» наша двигалась медленно и в основном боком, её заносило то вправо, то влево. И мы, мокрые, в грязи по колено, вместе с «Волгой» съезжали то в правый, то в левый кювет и уже не толкали, а держались за неё, чтобы самим не шлёпнуться в грязь. Курортное семейство, глядя на нас, по-моему, нахохоталось на весь отпуск.

Сильная гроза не бывает долгой. Ливень затих, как и начался, незаметно. Засверкало отходчивое летнее солнце, прилетел ветерок. Было так хорошо и так тихо, словно и не грохотала только что гроза, не барабанил по спинам дождище; словно во всей степи не было ни машин, ни людей, ни птиц.

Вот тогда далеко за холмом, за тем высоким обелиском и послышалась песня, девичья, звонкая. Мы ещё и слова не успели разобрать, как на холме показался грузовик, а в нём – девчата. Стоят, за кабину, за борта, друг за дружку держатся и поют на всю степь. Грузовик шёл быстро, «на цепях». Такой машине любая грязь по колено. И когда поравнялся он с нами, мы увидели: все девчонки в ромашковых венках, и грузовик тоже нарядный – в цветах и колосьях, через весь борт у него – красное полотнище, а на нём одно слово: ТАНЯ! Огромными буквами.