1 В дни, когда обессилел от оргии духа, слепойот сверкавшего света, глухой от ревевшегогрома – пустой, как сухая личинка, ночной тиши-ной, я лежал, протянувши вдоль тела бессильныеруки. И смутные грëзы касалися века, глядели сквозьвеко в зрачки. Голос их бесконечно спокой-ный, глаза – отблиставшие, руки – упавшие, точнокосматые ветви березы. Я думал: не нужно запутанных символов –«умного» света нельзя называть человеческим име-нем, пусть даже будет оно – «Беатриче». Не гром, не поэзия в свете, меня облиставшем,явились: сверкало и пело, пока нужно былозавлечь меня, темного – наполовину глухого, отвлечьот святой мишуры... Не стремление, не «сладострастиедуха», не оргия, даже не месяц медовый,но дни утомительной службы, но долг. И умолк мойязык, как старик, бывший... юношей.