Сочинения в 2-х томах. Том 2

Дивен источник, из которого живущий разумом человек по природе имеет это знание хвалы, похвального и порицаемого. Не будь это знание нужно его природе для питания и сохранения, у человека его было бы не больше, чем у осла: Божие провидение так же не расточается в излишествах, как не скудеет в необходимом. Из чего мы состоим, тем питаемся и кормимся, всякий живущий ищет свой хлеб, а найдя, узнает — узнает через сообразность этого хлеба тому, из чего сам происходит. Соответственно, когда человек по своей разумной душе природно узнает, что достойно хвалы, и радостно принимает это как отвечающий его природе хлеб, он познает отсюда и свою принадлежность тому, что хвалит и принимает ради природной сообразности своему существу. По дару божественного провидения интеллект хранит в себе таким образом все необходимое ему знание начал, в свете которых ищет сообразного его природе питания, и его суждение здесь безошибочно. А поскольку его начала, какова не раз уже названная десятка, достойны хвалы и сам человек составлен из этих своих начал, так что Божия хвала хвалит в нем своего жe создателя, то человек не остается в совершенном неведении о своем Боге, зная его достойным хвалы и славным во веки. Причем другое знание ему не необходимо: он уже знает столько, сколько ему достаточно, чтобы делать то, для чего он сотворен. Хваля Бога, «яко благ», он заведомо знает, что его благость достойна хвалы, так же истина, премудрость и остальное. Пусть он не знает, что они такое, он все-таки не находится в полном неведении о них, когда знает, что они достойны хвалы, свернуто заключены в хвале Божией и настолько отвечают Божией хвале, что человек без них не понимает даже возможности хвалить Бога или что бы то ни было.

Человек знает еще, что должен определять свою свободную волю достойным хвалы, чтобы достохвальное от природы и по выбору совпало. Благость, добродетель, истина, благородство, праведность и другое подобное достохвальны и могут быть избраны свободной волей. Или их противоположное. Если избираются они, весь человек, достойный хвалы как по своим природным [началам], так и по свободному выбору, воздает Богу совершенное хваление; выбирая пороки и противоположное достохвальному, он не достоин хвалы, а лишь противен себе и Богу. Противный хвале, как он тогда может хвалить Бога? Наоборот, всегда хвалящий Бога непрестанно совершенствуется, как музыкант за своей цитрой, и непрестанно делается богоподобнее. И здесь — в том, чтобы становиться все подобнее Богу, — назначение человека, как справедливо говорил Платон[501]. Ведь чем больше человек хвалит Бога, тем сам угоднее Богу, а значит, и сам достойней хвалы и подобней божественной достохвальности. Поистине мудрый Сократ понимал, что ни о чем у нас лет такого надежного знания, как о достойном хвалы, и советовал только ему посвятить все наше усилие, бросив остальное как лишнее и ненадежное; он увещал стараться о том, чтобы паши нравы стали достойны хвалы[502]. Мы можем извлечь о них знание из самих себя, благодаря привычке усвоить себе совершенствующий нас образ поведения и таким путем постоянно делаться лучшими.

21. О шестом поле, единства

Упорный охотник за мудростью Аврелий Августин писал в книжке «О порядке», что размышления философов вращаются вокруг единого. После него ученейший Боэций в сочинении «О единстве π едином» тоже дает понять, что охота за мудростью должна идти здесь. Оба следовали за Платоном, утверждающим единое как первое и вечное начало. До него был Пифагор Самосский, который, исследуя все через свойства числа, называл началом всего монаду, поскольку единство предшествует любому множеству. Попробуем ради большей добычи обежать умом это поле единства.

Если даже неиное предшествует единству, последнее все-таки явно близко к нему: одно и то же очевидно причастны к неиному больше всего остального[503]. Платон считал единое вечным, не видя ничего, что не следовало бы за единством. Единство прежде конца и бесконечности, как говорит Дионисий, подражающий здесь Платону, который, в передаче Прокла, полагал вслед за первоначалом начала конечного и бесконечного, поскольку из их смешения возникает все существующее, от конечного имея сущность, от бесконечного силу, или потенцию[504]. И, будучи [всем] тем, чем может быть, совершенно простым и неразмножимым, единое очевидным образом свертывает в себе все, и с удалением его ничего совершенно не остается: ведь все существует постольку, поскольку едпно. С другой стороны, в едином свернуто заключено и действительно существующее, и могущее стать, поэтому оно шире, чем бытие, которого нет иначе как в действительном существовании, хотя Аристотель называет бытие и единое взаимообратимыми.