Сочинения в 2-х томах. Том 2

38. Аристотель понимает это — а именно что с устранением чувственного познания устраняется и ощущаемое, — когда говорит в «Метафизике»: «Если бы не было одушевленных существ, не было бы ни чувства, ни ощущаемого», и многое дальше о том же[180]. Во всяком случае, Протагор был прав, что человек мера вещей. По своей ощущающей природе, зная, что ощущаемое существует ради нее, человек измеряет ощущаемое, так что может чувственно воспринимать славу божественного ителлекта. То же — в отношении умопостигаемого, соотнося его со своим интеллектуальным познанием. А потом, исходя из себя же, он созерцает и бессмертную интеллектуальную природу, насколько божественный интеллект может открыться ему в своей бессмертности. Таким путем становится яснее и евангельское учение, ставящее целью творения лицезрение Бога богов на Сионе в величии его славы — явление Отца, в котором полнота всего. И наш Спаситель, через которого Бог и веки сотворил, то есть само Слово Божие, обещает, что явится в тот день и что тогда [видящие Бога] будут жить жизнью вечной. Это явление можно представлять так, как если бы кто-то единым взором увидел интеллект Евклида, причем видение это было бы восприятием всего того искусства, которое развертывает Евклид в своих «Элементах». Божественный интеллект тоже искусство всемогущего, которым он сотворил и веки, и всякую жизнь, и разумность (intelligentiam). Восприять это искусство, когда оно обнаженно явится в тот день, когда перед ним обнаженным и чистым предстанет наш разумный дух, значит достичь богосыновства, получить наследие бессмертного царства. Обладая в себе искусством, которое есть искусство творения жизни и вечной радости, интеллект достигает высшего познания и счастья.

39. А как происходит познание через идеи отдельных чувств, специфицирующие и определяющие общую способность ощущения, как это претерпевание, то есть восприятие впечатлений от идей, становится действием в чувстве и каким образом интеллект наполнен умопостигаемыми формами, хотя он единая простая форма, ты поймешь, заметив, что зрение свертывает в себе формы всего видимого и что поэтому оно и распознает их, когда они предстают ему, от природы благодаря своей форме свертывающему в себе и формы всего видимого. То же интеллект, чья форма есть простота всех умопостигаемых форм, которые он познает из собственной природы, когда они обнаженными предстают ему, — и так далее восходя выше к интеллигенциям, которые обладают более пронизывающей простотой формы и все видят даже без представления в образах. А потом — [заметив], что все пребывает в первом интеллекте образом такого познания, которое дает бытие познаваемому, прообразуя себя во все формы как их творящий прообраз. И еще. Почему чувство не постигает умопостигаемого, а интеллект — интеллигенции, то есть того, что над ним? Потому, что никакое познание не имеет силы в отношении более простого; ведь познание есть измерение, а мера проще, чем измеряемое, как единица, мера числа, [проще числа]. Поскольку все это свернуто содержится в нашем берилле и символе и многие об этом превосходно писали, больше распространяться не буду.

Заканчивая книжку, скажу только вместе с Платоном: это — кратчайшая наука, и ее было бы лучше сообщить без всяких писаний, нашлись бы только ищущие и расположенные [ученики]. А расположенными Платон считает тех, кто с такой жадностью хочет напитаться ею, что решит лучше умереть, чем остаться без знания, притом воздерживается от пороков и телесных наслаждений и имеет способную натуру[181]. Я скажу, что все это так, и добавлю, что они должны быть еще верными и преданными Богу, от которого должны получить озарение за частые и неотступные молитвы, потому что в ответ на твердую веру он дарует свою премудрость, сколько надо для спасения просящих. Эта книжка, как ни плохо она составлена, даст им материю, чтобы размышлять, открывать все более сокровенные тайны, достигать высшего и неустанно пребывать в хвалении Бога, к которому рвется всякая душа, — единого чудотворца, вовеки благословенного[182].

О ВОЗМОЖНОСТИ-БЫТИИ [183]

Диалог о возможности-бытии высокопреосвященного кардинала Николая из Кузы.

Собеседников трое

Бернард. Раз нам представляется давно ожидаемая возможность побеседовать с кардиналом — а ему едва ли будет в тягость высказать давно продуманные мысли, — прошу тебя, отец Иоанн, выставить какие-нибудь из занимавших тебя вопросов, чтобы вызвать его на разговор. Согласившись вести беседу, он, несомненно, откроет нам что-нибудь важное.

Иоанн. Меня кардинал уже неоднократно выслушивал; а если какой-нибудь вопрос поднимешь ты, он скорее пойдет навстречу, тем более что к тебе он относится доброжелательно и ценит тебя. И если ты согласишься начать беседу, я тебя поддержу. Подойдем ближе к огню. Вон в кресле сидит он сам, готовый пойти навстречу твоим желаниям.

Кардинал. Подходите ближе. Больший, чем обычно, холод заставляет нас теснее сплотиться вокруг огня.