Сочинения в двух томах

Ей дан был ключ, чтоб кладезь бездны вскрыть, —

И вскрылся кладезь бездны, и исшел

Из оной дым, как из печи, и солнце

И небеса от оного потускли.

И выпала с тем дымом саранча,

И сказано ей было: не вредить

Ни трав, ни древ, ни злаков, — но людей,

Печатью бога не запечатленных,

Язвить и жалить, аки скорпионы,

И мучить их пять месяцев, но токмо

Не убивать. И взжаждут смерти люди,

Пойдут искать ее — и не найдут...

Та ж саранча подобна с виду коням,

На битву снаряженным. Голова

Как бы с златым венцом. Лицо ж ее —

Как человеческие лица. Зубы

Подобны львиным. Косы как у женщин.

На теле словно как стальные брони,

А шум от крыл — как стук от колесниц,

На брань везомых множеством коней;

Хвосты же, как у скорпионов, с жалом.

И, яко царь, ее вел ангел бездны,

Зовомый по-еврейски Аввадон,

По-гречески ж Аполлион (губитель).

Се первое минуло горе. Вслед

За ним грядут еще два новых, горших.

Шестой господень ангел вострубил.

И я услышал громкий глас из рога,

Единого из четырех рогов,

Которыми снабжен алтарь был божий.

Он ангелу трубившему изрек:

«Четыре ангела стоят и ждут,

Окованные, при реке Евфрате:

Сними с них узы». И разбил он узы.

И — ждавшие сего часа, и дня,

И месяца, и года — устремились

Четыре ангела, чтоб третью часть

Людей убить. И было две тьмы тем, —

Сие число я слышал, — с ними войска.

То были всадники в горящих бронях,

Имевших цвет огня, и гиацинта,

И серы. Кони ж с львиной головой;

Из пасти их огонь, и дым, и сера

Клубами исходили, а хвосты

Кончались змеями, — и гибли люди

От змей и дыма, пламени и серы, —

И треть из них сим образом погибла.

Которые ж осталися и зрели

Сии бичи — пребыли яко слепы;

И не покаялись в делах своих;

И кланялись по-прежнему бесам

Серебряным, и золотым, и медным,

И каменным, и всяким истуканам,

Руками сотворенным, не могущим

Ни видети, ни слышать, ни ходить;

И не покаялись в своих убийствах,

Ни в блуде, ни в татьбе, ни в волхвованье.

<ГЛАВА> 10

И се, нисшел еще от неба ангел...

Как облако его клубились ризы;

Над головою радуга блистала;

Лицо ж что солнце у него, а ноги,

Как огненные два столба, горели;

В руке держал развернутую книгу;

И правою ногой ступил на море,

А левою на землю, и воскликнул

Он грозным гласом, как рыкает лев.

Когда ж воскликнул, семь громов тогда

По всей вселенной подали свой голос.

Когда же громы подали свой голос,

Хотел писать я, но услышал с неба

Глас, говоривший: «Скрой и не пиши

Того, что седмь громов проговорили».

И ангел, тот, которого я видел

Стоящим на море и на земле,

Воздвиг десницу на небо и клялся

Сотворшим небо и что в нем, и землю

И что на ней, и море и что в нем, —

Что времени отсель уже не будет...

   <1868>

БАЛЬДУР

Песнь о солнце, по сказаниям Скандинавской Эдды

1 Ночь и буря снежная в пустыне,

Вьюги рев неистовый и хохот...

Лишь на миг проглянет бледный месяц

И осветит мутным светом камни,

Между камней вековые ели,

И мелькнет, как тень, на горном гребне

Темный образ всадника... То Конунг,

На пути застигнут бурей, едет.

Ветер треплет волосы седые,

Рвет с могучих плеч медвежью шубу, —

Конунг бури яростной не слышит.

Добрый конь идет не оступаясь

По корням древесным и по камням,

Для него привычен путь пустынный:

Там в горах живет маститый старец,

А к нему не только люди — боги,

В виде смертных странствуя по свету,

На совет заходят и беседу.

Мрачны своды в темном подземельи.

По изломам их идет далёко

С очага колеблющийся отблеск.

Вещий старец и великий Конунг

У огня сидят в глубокой думе.

Тень от них едва дрожит на сводах.

Сын погиб у Конунга — последний

Из троих, и с ним погас могучий

Гальфов род, исшедший от Одина.

Девять дней среди пустых чертогов

Взаперти сидел великий Конунг.

Наконец коня спросил и молча

В горы к старцу вещему поехал;

Издали за ним следили слуги.

Пышет пламя всё светлей и выше,

Но сидит, потупив очи, Конунг:

И теперь, и дома, и как ехал,

У него повсюду, неотступно,

Атли труп безмолвный пред очами.

Вдруг возник — как бы сходящий с неба —

Луч пред ним и тихо проплывает,

А в луче ряд Конунгов брадатых.

Наверху, далёко — некто светлый.

Ниже — лица Конунгу знакомы:

Прадед, дед, отец; последний — сам он,

А за ним уж луч как бы обрезан.

Сдвинулись его густые брови...

Но виденье проплыло и скрылось;

Понемногу снова пред глазами

Атли труп безмолвный выступает...

Вот из тьмы опять выходит словно

Поле битвы. Ветер гонит тучи.

Между туч просвечивает месяц.

Девы битв, Валкирии, возводят

Падших в небо: Конунгов меж ними

Средний сын. Видение сокрылось...

Тьма опять кругом; перед очами

Снова труп безмолвный выступает —

Но не Робберт, а всё тот же Атли.

Вот из тьмы плывет блестящий город.

Корабли причаливают с моря.

Приступ. Люди на стенах, сам Конунг.

Вдруг в глазах его валится мертвый

Старший сын... И всё опять умчалось.

Снова тьма кругом; перед очами

Труп опять безмолвный выступает —

Но не Вилли, а всё тот же Атли.

Бурный мыс — скалистый дикий берег.

Сонм проклятых душ — убийц и татей,

Бедняков озлобленные души —

Вылетают вдруг из-за ущелий,

Корабли разбрасывают, топят;

Вот сам Конунг — держится за мачту...

Вдруг волна. Корабль захлеснут. Конунг

Борется средь пенящейся бездны, —

А вверху, над ним простерший руки,