Сочинения великих итальянцев XVI века

Душа. Вот одно из тех мнений, которые все почитают за истинные, ибо не имеют никакого понятия о Священном Писании. Скажи-ка, разве все мы не дети Божьи, а следовательно — братья Христовы?

Джусто. Да, это так.

Душа. А братья разве не равны между собой постольку, поскольку они братья?

Джусто. Да, равны.

Душа. Следовательно, мы равны как христиане и дети Божьи, а одному брату можно упрекать другого.

Джусто. Верно. Но они облечены званием священнослужителей, которое возвышает их над нами.

Душа. Но какое звание может быть больше, чем дети Божьи? Ты хочешь, чтобы слабый свет затмил яркий? Ведь христианин более высокое звание, чем священнослужитель или государь: последние — должности, данные Богом, — делают людей слугами Божьими; а ты знаешь, что большего стоит быть сыном государя, чем его слугой.

Джусто. Стало быть, я стою больше, чем папа.

Душа. Нет. Ведь и он в первую очередь христианин, как ты, и в этом вы с ним равны; но затем, поскольку Бог специально избрал его Своим слугой, он в некотором смысле становится выше тебя. Поэтому ты обязан почитать его как вышестоящего, но тебе не запрещается порицать его за ошибки, которые он совершает как человек и христианин, лишь бы ты делал это с почтением, продиктованным любовью и милосердием к ближнему. А подтверждает это пример апостола Павла, который признается, что порицал Петра, старшего для него, поскольку тот был достоин порицания.^[508]

Джусто. По правде говоря, твое мнение мне по душе, но я не хочу говорить об этом: ведь, помимо власти, у пап есть еще и сила, и кроме того, они начинают применять оружие, видя, что их отлучения больше не действуют, как в ранней Церкви; ведь прежде, когда человека проклинали, он тотчас же чудесным образом падал замертво или его уносили бесы.

Душа. Конечно, если бы у них не было другого оружия, кроме проклятий, с ними бы поступали, как тот солдат с одним монахом. Чтобы одеться, солдат отобрал у него половину сукна, полученного как милостыня, а когда монах стал ему угрожать, что потребует у него сукно в день Страшного суда, он отнял у того и остаток со словами: «Раз мне так не скоро платить, я возьму еще и это».

Джусто. Увы! Стало быть, они не могут совершать и другие чудеса, которые совершали прежде?

Душа. Хорошо ответил святой Фома Аквинский папе Иннокентию,^[509]когда тот, пересчитывая лежащие перед ним деньги, заметил: «Видишь, Фома, Церковь не может больше сказать, как говорила прежде: "Argenturn et aurum поп est mihi"».^[510] Фома Аквинский ответил: «А также и "Surge et ambula"».^[511]

Джусто. Да ты столько всего знаешь, Душа моя, что я в полном изумлении; ты намного ученее и достойнее, чем я думал. Но скажи, как ты ухитрилась узнать все это без меня, — ведь, как ты утверждала, мы с тобой единое целое, и пока ты со мной объединена, ты не можешь действовать без меня.

Душа. Джусто, это слишком долго объяснять; я хочу отложить это до другого раза, поскольку уже день и тебе пора идти по своим делам.

Джусто. Увы, ты права, уже совсем рассвело. Как же быстро бежит время! Человек этого и не замечает, если занят чем-нибудь или беседует о том, что ему по душе.

Беседа шестая