Сочинения. Воспоминания. Письма

– О нет. Две тысячи я не могу дать. Я могу дать тысячу пятьсот семьдесят пять марок. У меня есть и две тысячи марок, но я не могу дать. На это у меня предназначено ровно тысяча пятьсот семьдесят пять марок, и вашу девушку я беру потому, что она русская дикарка. С ней можно быть и немного грубым.

– Девушки у меня с Алтая, дочери бога добра Ульгеня.

– О, тогда совсем дикарки. Это очень хорошо. Тогда я могу дать одну тысячу пятьсот семьдесят восемь марок и возьму три. Для опытов они мне нужны. Даже и всех возьму, пять. У меня кроликов, голубей, баранов так много пропадает – умирают. Мои растворы очень сильные, могут умирать, надо иметь запас. Я возьму всех пять. Немного могу прибавить, потому алтайские дикарки, можно обращаться очень грубо, как с животными.

– Только одну.

– Что же, хорошо. Одну. Я буду выбирать.

– Да.

– А вы ручаетесь, что мужчин она не знала? Для моих научных опытов это весьма и весьма важно.

– Да, ручаюсь.

– Получайте деньги, тут ровно тысяча пятьсот семьдесят восемь марок.

Профессор Шмитгоф выбрал себе после долгого осмотра Чулчей и сказал:

– Вы, фрейлейн, будете называться Марихен.

– Я – Чулчей.

– Я сказал, вы теперь Марихен. Я вас купил. Скажите, будете ли вы исполнять все, что будет приказано?

– Да.

– Итак, Марихен, вы должны будете все исполнять ради науки и создания нового человека.

Лаборатория профессора Карла Шмитгофа

С раннего утра до позднего вечера профессор Шмитгоф был занят в своей лаборатории. То, что он там делал, было понятно только ему одному. Он брал из тысячи скляночек каждый раз все новую, смешивал химические составы, делал уколы кроликам, мышам, смотрел в микроскоп. А вечером писал свои научные труды, и все профессора читали в журналах научные статьи профессора Шмитгофа и хотя понимали очень мало, но всегда считалось хорошим тоном хвалить научность великого ученого Карла Шмитгофа, который дает человечеству бессмертие.

Жена Шмитгофа, Елизавета Генриховна, добродушная немка, преклонялась перед своим учеными мужем.

– Элиза, ты меня не должна ругать, ты должна все внимательно выслушать. Там, на улице, сидит молодая фрейлейн. Я привез ее из луна-парка. Я должен сказать…

Добродушная немка Элиза опустилась на стул и стала плакать.

– О чем ты плачешь, когда я не сказал еще самого главного?

– Я давно, Карлуша, замечала, что ты меня не любишь. Ты плохо исполнял свои супружеские обязанности, и я часто уходила в кирху и молила Бога… Я давно знала, что ты имеешь любовницу. Я много плакала.

– Все не то, Элиза. Все не то. Я заплатил одну тысячу пятьсот семьдесят восемь марок и две марки извозчику. Но ты не должна меня ругать. Это очень хорошая, добродетельная, красивая девушка с Алтая.

– И на шансонетку ты на старости лет бросаешь такие деньги?! Где твоя наука? Я буду рассказывать фрау Этингоф, фрау Розенплентер, фрау Розенблюм, и они будут презирать тебя. О, Карлуша, как ты низко пал! – у добродушной немки слезы текли крупными батавскими слезками.

– Элизабет. Я покупал кроликов, я покупал голубей, баранов, морских свинок…

– О, теперь, только теперь я поняла: ты развратный человек. Я буду жаловаться своему отцу и матери. Они тоже будут тебя презирать.

Химическое зарождение

Первое впрыскивание химического раствора Б. И. за № 2925 очень не понравилось Чулчей. Она чувствовала головную боль и тошноту. Кроме того, ноги ломило. И вот когда Шмитгоф пришел делать вторичное впрыскивание, то услышал:

– Герр профессор, после вашего впрыскивания я испытываю совершенно новое для себя чувство и только боюсь, что оно неприлично. Если же вы сделаете еще впрыскивание, я не ручаюсь за себя.

– Фрейлейн Марихен, вы можете делать все, что угодно. Для меня весьма важно знать, какое действие производит мой состав Б. И. № 2925 химического зачатия.

– Так, значит, я все могу делать, герр профессор? Я люблю вас. И Чулчей начала целовать профессора.

Шприц лежал на полу. Раствор химического зачатия был пролит. А профессор Шмитгоф, человек науки, вспомнил заветы своих предков и самым старательным образом применил в ущерб науке старый природный способ…

И это так понравилось старому профессору, что он стал еще и еще применять этот способ.

Услужливая Берта донесла Елизавете Генриховне, и та часто плакала и ходила в церковь, молилась о возвращении к ней профессора Шмитгофа.

– О, теперь я хорошо понимаю твое химическое зачатие. Ты покупал невинную девушку и изменял мне.

– Элиза, послушай. Я купил алтайскую девушку для химического зачатия. Деньги я отдал. Она сидит там. Я не хотел тебя пугать сразу, потому что ты, Элиза, единственная женщина, которую я люблю.

– Хорошо, Карлуша, я еще раз поверю тебе, делай свое химическое зачатие, делай омоложение старух. Ради науки, для германского народа. Я должна верить. Я верю тебе, Карлуша, хотя мне нелегко. Я знаю, делать опыт с молодой девушкой и делать опыт с кроликом – не одно и то же.

– Иди, Элиза, я тебя поблагодарю за то, что ты такая умная и для науки не жалеешь одну тысячу пятьсот семьдесят восемь марок. Я напишу статью, и гонорар покроет убыток.