Случилось это потому, что я, увидевший, что поэт Тачалов торгует семечками и селедкой, поэт Худяков пишет вывески, писатель Всеволод Иванов был клоуном, а теперь наборщиком, Александр Новоселов долгое время был смотрителем в школе, я, увидевший, что сибиряки, уморившие с голода Щапова, не особенно ценят своих талантов, решил на благо будущих молодых писателей объявить бунт против всех тех, кто губил сибирские таланты.
Я объявил себя гением. Имел ли я на это право, – вопрос другой, так как в жизни я самый скромный человек, не страдающий манией величия.
За какую цену я продался?
Вся классическая дореволюционная литература была обличительной, и читатели привыкли к такой литературе. И потому меня не удивляют те десятки писем, в которых меня упрекают в том, что я примазываюсь к советской власти и продался. Пишу агитки, когда уже почти все писатели не пишут агиток.
Да, я не отрицаю свою продажность, я продался и, как хитрый человек, продался за весьма дорогую цену.
Конечно, я не имею удобной квартиры, я вымерзаю на 5 градусах в кухне. Меня душит дым квартиранта Штеренталя, которому коммунальный отдел построил плиту с нарушением строительного устава.
Конечно, мои служебные дела не блестящи: после 15 лет службы в Здравотделе пом. бухгалтера-счетоводом, а на 15 году службы слышал от бывшего интенданта Клейнера:
– Это вам не поэзия. Это вам, поэт, не агитки писать, идемте для объяснения к начальству.
И хотя не один раз приходилось солдафону садиться в калошу, но ведь это моя специальность усаживать зазнавшихся на подобающее место. На своем столе я вижу часто письма редакторов:
– Не нужно агиток, пишите художественные произведения. Вы же старый писатель, вы можете писать.
Но я хитрый, на то я и Антон Сорокин, – я продался за дорогую цену.
Конечно, все вы знаете, что киргизы вымирали со своим скотом на солончаках, а лучшие земли занимали переселенцы, и какой-нибудь Алимжан или Джесыбай подтягивал ремень на животе и мог сказать:
– Курсак пропал.
Орочены, чукчи, вогулы, остяки, тунгусы вымирали от водки и нищеты, обобранные жадными купцами.
И вот тогда Антон Сорокин был обличителем.
Это я кричал неуемным криком отчаяния, и в далеких, широких степях до Тургайских степей слышали этот крик. Все рассказы были криком. Нельзя губить инородцев. Это преступление.
И вот когда эти инородцы после революции получили свободу жить и строить свою культуру, когда получили свои земли в свое управление, мне оставалось одно: прекратить писание рассказов из киргизской жизни. О чем писать, кого обличать? Оставшихся старых богачей? Не стоит затрачивать труда. И я, хитрый, стал описывать, как инородцы встретили новую эру своей жизни. Если в Теренгуле в благодарность за лучшую жизнь джигиты строят живой растущий курган, я должен это написать. Я не хочу молчать.
Если тунгус везет необыкновенного осетра в Москву за лучшую жизнь, я не хочу молчать.
– Агитка.
– Да, агитка. Но почему вы привыкли к агиткам Арцыбашева, Куприна, когда они агитировали за порнографию? Почему вы читаете Льва Толстого, когда каждое произведение – агитация непротивления злу? Писатель должен быть агитатором.
И я, Антон Сорокин, продался. Продался, как хитрый человек, за большую цену, и цена та – лучшая жизнь для новой страны, по размерам превосходящей Америку. Лучшая жизнь, данная властью диктатуры пролетариата.
Вот какую цену взял Антон Сорокин. Разве это дешево?
Разве из-за этого не стоило продаваться?
Я человек хитрый, думаю, что не продешевил.
И там, где были волчьи ямы, настроятся каменные города. Ротационные машины будут выбрасывать миллионы книг… и не спросят ли тогда:
– Почему Антона Сорокина, туберкулезного, морили на 36 рублях жалованья? Почему душили дымом вместо крымского теплого воздуха?
И найдут ответ:
– Потому что он продался власти диктатуры пролетариата и в дни великой революции писал агитки.
Текст печатается по: М.
Автобиография
Писать о себе – самое трудное дело. Читать и слышать о себе то, что не соответствует действительности, тоже дело не легкое. Говорить о себе правду – не поверят: вон как врет. Поэтому я буду скромным и ограничусь самыми необходимыми сведениями.
Родился в Павлодаре в 1884 году, отец из богатой семьи. Мать тоже из богатой староверческой семьи – бегунов в тайгу.
Учился в Омской гимназии. Исключен из 6 класса с волчьим билетом за принос в класс мышей для пугания нервных учителей и главное – за незнание молитвы «Отче наш».
В 1900 году почувствовал ненависть к капиталистам. Главная причина – ненормальная семейная жизнь, где жадность и подхалимство были невероятно развиты.
С 1900 года переменил 18 профессий. Писать начал с 1900 года. Драма «Золото» выдержала два издания. Была принята к постановке театром Комиссаржевской и снята с репертуара после генеральной репетиции цензурой.
В 1913 году построил дом на 14 сажен на деньги, полученные от своих литературных произведений, премии за кинокартину, киргизской премии Байсун.