Сочинения. Воспоминания. Письма

Восемь лет работал совместно с Всеволодом Ивановым, Игорем Славинным. Произведения подписывались именем Антона Сорокина.

В 1914 году напечатал «Хохот желтого дьявола», где истерически кричал против войны и капитала.

В 1919 году устроил 35 скандала Колчаку, валял дурака, шута, объявил себя королем шестой державы, выпускал свои деньги.

Выступал с Давидом Бурлюком и был футуристом. В 1920–1921 годах голодал.

В 1925 году был сокращен на службе, где служил 12 лет счетоводом, шесть месяцев поддержку оказывали газеты, особенно «Советская Сибирь».

Напечатал за 25 лет 100 рассказов своих и Ивановских за своей подписью. Нажил, по меткому выражению А. Курса, маленький каменный дом для жизни и большую чахотку для смерти.

И через 25 лет литературной работы я составил большое нарицательное имя Антона Сорокина и не оставил книг, и нищета вошла в тот дом, откуда вышел на дорогу, кроме Всеволода Иванова, еще не один писатель.

В настоящее время занят войной с голодом, холодом и коммунальным отделом.

Если мои хлопоты не увенчаются успехом, выпущу воззвание к своим читателям и скажу:

– Задавленному нищетой ничего не надо.

В 1914 году я сделал опыт кончить самоубийством и увидел, что к мертвому писателю больше уважения и почета. Требовали мои посмертные произведения.

И теперь я знаю: когда я умру, на мой дом, который в настоящее время не мой дом, набьют вывеску «Дом Антона Сорокина», «Библиотека Сибирских Писателей», «Общежитие Писателей», а вокруг будут стоять бетонные небоскребы.

Жизнь – борьба. Каждый имеет право отстаивать свои интересы. Антон Сорокин занимался другим, он отстаивал интересы человечества, и нищета с особенным удовольствием раздавит Антона Сорокина.

Текст печатается по: Басов М. Антон Сорокин // Сибирские огни. № 4. 1928.

Завещание Антона Сорокина

1 сентября 1919 г.

Я осмелился 1 августа выпустить поэму «Симфония Революции». После трех – четырех недель я стал получать угрожающие письма. Некоторые письма были с угрозой убить меня, я такие письма бросал. Но, зная мстительность людей, я приготовился ко всему и даже к смерти.

Кто знаком с моим творчеством, не должен поражаться моим мыслям в «Симфонии Революции».

Я всегда был противником убийства, и, во имя чего бы это убийство ни было произведено, я должен был быть противником и высказать свое возмущение. Я всегда говорил смело, не боясь ничего. Только для этого я надевал часто маску сумасшедшего манерного шута.

15 лет я писал, написал 24 тома по 320 стр., более 800 рассказов я напечатал. Я часто выступал защитником и советником для всех молодых писателей и художников Сибири.

Смелыми, часто оскорбительно-горькими словами я создал себе много врагов, и вот, когда мне грозит опасность скорой смерти, я должен сказать всем своим читателям и родственникам своим, быть может, последние слова, и так же, хотя кратко, выяснить те причины, те влияния, которые создали сибирякам такого оригинального, наивного короля писательского и наивного шута Антона Сорокина.

Я знаю жадность человеческую к деньгам и потому скажу своей жене, если она останется жива, что все богатство мое заключается в доме на Лермонтовской улице, где я живу. Этот дом я оставляю своей жене Валентине Михайловне, при том, однако, условии, если она обязуется тщательно хранить мои рукописи и картины. Все права авторские оставляю ей же. Если бы случился дележ моих братьев, моя часть должна быть употреблена на издание моих сочинений.

Детство мое протекло нерадостно. Я, маленький ребенок, среди прочих унижений особенно запомнил то, когда мне отказывали в лоскутке мятой бумажки, когда мне не давали кусочка хлеба с медом или обманным путем наняли за 20 коп. в месяц не есть сахара, и я вытерпел три месяца, и с наглостью мне не отдали даже этих денег. Я не забуду этих слез обманутого, обиженного. Кто будет читать мои произведения, должен знать, что не случайна та злоба к жадности и к деньгам. Эта злоба капля за каплей накапливалась в дни моего золотого «радостного» детства.

Если бы я не знал после жизни людей, если бы я не знал ни одной книги и только жил бы в своей семье, и этого было бы достаточно для того, чтобы я написал почти то же самое.

Почему я вздумал заняться рекламой?

Привыкшему к унижениям, лишенному до 20 лет жалких копеек, привыкшему к оскорблениям родных, унижение, позор, оскорбления толпы были не тяжелы. Испившему чашу жизни, наполненную желчью, сладок будет раствор горькой соли.

И когда я создал себе имя, когда уже мог быть уважаемым писателем и на это не пошел, я знал теперь, что весь мир, вся земля русская – такой же дом, такая же семья, как наша, Сорокинская.

Слова ненависти и злобы кидал я всем родственникам, то же делал людям всей земли. Вот почему русская революция была так кровожадна. Недовольных людей было много, и эти озлобленные, темные люди искали мести в убийстве и грабеже. Я же, Антон Сорокин, один из них, убивал их души, оплевывал их мещанские жизни, их радости.