Бабушка говорит: «Там ребеночку будет лучше в раю, чем на земле». – «Если в раю лучше, так зачем Бог посылает на землю, где люди кричат, ссорятся, стреляют из револьвера, потом судят и садят в тюрьмы?» Тогда бабушка говорит: «Собери, Эля, чай. Пора чай пить». Я собираю чашки, приносят самовар, варенье, хлеб. Бабушка, я, сестра и брат мамы пьют чай. Брат мамы говорит: «Какое страшное преступление, неужели его оправдают?! В каторгу его, на тридцать лет! Повесить!» А потом говорит: «Сестра не вынесла такого преступления, она, кажется, сошла с ума».
Потом все напились чаю и легли спать.
Текст печатается по сб.:
666
С утра матушка Аграфена готовилась к приему званых гостей. Были поставлены столы и накрыты белыми скатертями. Были расставлены на столах закуски, привезенные из города: шпроты, омары, паюсная икра, кильки, сардинки, сыр швейцарский, голландский, вина: коньяк Шустов, запеканка, спотыкач, рябиновка и водка. С гордостью посмотрела на столы, полные закусок, матушка Аграфена и ушла делать распоряжения на кухне. Когда матушка освободилась через час и пошла еще раз взглянуть на закуски и когда вошла, взглянула и ахнула от удивления, и зарыдала. За столами сидели оборванцы, ели дорогие закуски и пили дорогие вина. О. Афанасий говорил: «Не бойся, Андрей, продолжай кушать на здоровье. Вот сыр, вот икра, вот заморские кушанья. Кушайте на здоровье, гости дорогие, не стесняйтесь, будьте как дома».
И говорит Андрей, бедный мужичонка: «Ничего, поедим, только чаво-то не пондравился мне этот сыр, как мыло, право, как мыло, не идут мне эфти барские кушанья, ажно живот заболел… а водка важная, выпью». Уж нет того веселья, что было до прихода матушки, и не едят, и не пьют гости… и не разговаривают, примолкли.
Матушка Аграфена перестала плакать и кричала: «Пошли вон, аспиды, нахалы! За старостой пошлю! Всю закуску слопали, окаянные! Посылай теперь нарочного за закуской!» И начала выталкивать гостей. Андрей не хотел уходить, он говорит: «Ты что такое есть?! Одна видимость, ты жена, а он муж, все его достояние. Он нас пригласил, за людей почитает нас, потому он добрый человек». – «Ну, ну, – говорила матушка, – проваливай подобру-поздорову! Что вы, не видите, он не в своем уме, а вы, аспиды, и рады пользоваться. Вот подождите, пойду к старосте жаловаться».
Гости ушли. Весь день волновалась матушка Аграфена, успеет ли нарочный привезти закуски из города, и только вечером, часов в шесть, когда уже стали приезжать гости, нарочный привез закуски, матушка Аграфена радостно вздохнула. Она не жалела съеденных закусок незваными гостями, потому что она расскажет об этом гостям и этот случай убедит их, что Афанасий действительно требует над собой опеки.
Уже съехались все гости, родственники и знакомые, псаломщики, диаконы и их жены, и даже приехал миссионер из города и протоиерей. Уже стоял в комнате шум, и ничего нельзя было разобрать. Туманом стоял накуренный дым. В соседней комнате кто-то заводил испорченный граммофон, и он шипел, захлебываясь царапинами на пластинке, и только можно было разобрать: «Ах, доктор, доктор мой, доктор милый, дорогой…» В дальнем углу сидела дочь протоиерея и разговаривала вполголоса. Дочь протоиерея говорила: «Как красиво у вас выходит этот романс с гитарой… я не могу запомнить… Начало помню, а вот середину забыла…» Тогда диакон тихо напевает:
И говорит дочь протоиерея: «Как хорошо, как красиво у вас выходит…»