Сочинения. Воспоминания. Письма

Я приказываю объявить по войскам приказ: «Солдаты храбрые, доблестные, завтра вы идете на штурм, крепость должна быть взята. Крепость необходима нашему народу. Не жалейте своих жизней – они не погибнут, слава о вас будет вечна – о вас, храбро положивших души свои за родину, честь и славу. Не заботьтесь о ваших вдовах и сиротах – государство позаботится о них. Будут прощены все недоимки и ежемесячно будет выдаваться пенсия… Но не все же умрете, большая часть со славой вступит в крепость. Сам король раздаст вам ордена, – ордена своим храбрым солдатам… Мужайтесь, солдаты… Ваши жены, ваши матери, ваши отцы с гордостью будут говорить: мой сын пал за народ и землю на войне. Помните, солдаты, что наше государство не может жить без этой крепости – это выход в море, будущее богатство наше, честь и слава нашего [государства]…» Завтра будет объявлен солдатам мой приказ. Этот приказ диктует мне здравый смысл, но мне как человеку, который уже стал сходить с ума, немного ясно, что следовало бы написать другой приказ, и начинался бы этот приказ так: «Солдаты, нам необходима эта крепость, но у каждого у нас есть дети, жены, матери, отцы… Пожалеем себя, пожалеем врагов, пожалеем своих родных… Никого нельзя убивать, и потому каждый из вас да бросает смертоносное оружие и бежит домой на родину. Подумайте, убьют вас, и ваши жизни не вернутся; раненые, искалеченные, будете вы собирать милостыню. Что вас заставляет идти на смерть? Подумайте, солдаты…» Но, конечно, я знаю, что это медленно, верно, торжественно приближается ко мне безумие… и своей невидимой рукой отделяет мои мозги, уничтожает все извилины, в которых заключаются кладовые здравого смысла… Религия, долг, ученье, воспитание и все то, что долгими годами скоплено в этих кладовых. Вот приходит неслышно, невидимо, нечаянно безумие и накладывает свою руку… Нет, я не позволю, я еще поборюсь, я не уступлю своего здравого смысла. Солдаты, каждому из вас [по] ордену… Каждому по ордену, смелее, еще смелее на штурм, и мы победим, я уверен, что мы победим… И начался штурм, в час ночи раздался первый выстрел, полевая и осадная артиллерия открыла огонь. Пехота направилась против передовых колонн. Войска шли смело, под защитой артиллерии; я приказал гнать впереди скот, чтобы заполнить волчьи ямы, но, сказать по совести, я долго раздумывал, делать ли это, потому что мне жаль было скота. Каждая скотина стоит денег, а провианту у нас было немного, но здравый смысл подсказывал мне, что солдаты оценят мое доброе сердце и будут сражаться лучше. Перед штурмом я им сказал: «Солдаты, я жалею ваши жизни, сражайтесь храбро, не бойтесь волчьих ям, мы заполним их скотом…» После нескольких часов бомбардировки, чтобы ослабить неприятеля и дать возможность подготовиться к штурму, штурм начался. Скота, конечно, было немного и хватило на несколько волчьих ям, а остальные заполнялись людьми. Неприятель деятельно отвечал со всех фортов… Мои войска добрались до проволочных заграждений, перерезывали их специальными ножницами, но после упорного сопротивления должны были отступить с большим уроном… Первый штурм длился день и ночь и окончился для нас страшным уроном: убитых и раненых было не менее пятидесяти тысяч. Правда, урон в крепости был значителен. Всю ночь горели здания в городе и багрово-красным заревом освещали все позиции… Гул выстрелов, крики раненых и этот багрово-красный свет делали это зрелище величественно-жутко-страшным.