SOD. Проект Фрактал

– Ты проживешь пятьдесят восемь лет, как и просила, – голос черного стал глух и невыразителен. – Если, конечно, ничего не произойдет. Знаешь, иногда на человека может упасть кирпич, или бандиты нападут, или еще что-то приключится… всякое бывает, сама понимаешь. Стареть ты, к сожалению, немножко все-таки будешь, но нам обещали, что не так сильно, как другие тут, у вас.

– А как именно? – почему-то в тот момент этот вопрос показался Эри важным. Дурочка, дурочка, совсем не об этом нужно было думать…

– Изменишься, но не так, как твои ровесники. Морщин в большом количестве не появится, скелет не осядет, потому что с хрящами ситуация будет лучше… – черный задумался. – Говорили что-то про хрупкость костей и про кальций, но я не запомнил. В общем, тело будет меняться минимально. К сожалению, волосы поседеют.

– Ерунда. Их и покрасить можно, – усмехнулась Эри.

…Старость в тот момент была далеко, очень далеко.

Близко было нечто другое.

– Я хотела спросить, – решилась она, наконец.

– Валяй, – пожал плечами рыжий.

– Скажите, а то, что я… что я люблю вас, что вы для меня самое важное, что может быть в мире – это ничего не значит? – Эри повернулась к нему.

– Для кого? – спросил он. – Для нас? Значит. Правда, значит. Но это ничего не способно изменить.

– Совсем? – убито спросила она.

– Совсем, – подтвердил рыжий. – Только не думай, что ты в чем-то виновата. Это… не из-за тебя.

– Правда, – поддержал черный. – Детка, это правда не из-за тебя. И даже не из-за нас. Я не просто так говорил про эти маленькие цели, поверь. Лучше прожить жизнь здесь, и добиться хоть чего-то, чем…

Он недоговорил.

– Да иди ты на хрен со своими маленькими целями! – выпалила Эри. – Я не хочу никаких целей! Я хочу быть с вами!!! Но если это нельзя… совсем нельзя… тогда я буду…

– Что ты будешь? – безнадежно спросил черный.

– Я буду про вас рассказывать. Чтобы в вас поверили. Потому что вы… вы ведь хорошие, вы… – она тоже осеклась.

Слов не было.

Совсем не было.

Слова на тот момент кончились, и остались только слёзы, и ничего больше. Она сидела, прижимая к груди самошитую сумку из парусины, и плакала – горько и безнадежно, от безысходности, от подступающей тоски. А они просто сидели рядом, не зная, что предпринять, что сказать. Наконец, черный решился.

– Эри, пойми, то, о чем мы говорим – это не игра, не прихоть, не наше желание сделать тебе больно или обидеть тебя как-то. Правда, брать с собой тебя для нас – это равносильно приговору. Причем, прежде всего, для тебя самой. Мы не желаем тебе зла! Мы хотим, чтобы ты осталась жива, чтобы у тебя всё было хорошо…

– Мне не надо хорошо… и ничего не будет хорошо, потому что… потому что вас не будет…

– Мы и так уже сделали больше, чем имели права, – рыжий бросил, наконец, листок на землю, и встал. – Я с трудом себе представляю, как мы будет отбиваться… неважно от кого. Эри, если бы это было возможно, мы бы забрали тебя. Правда. Честно. Но от нас в данном случае ничего не зависит, поверь.

Она верила. Не до конца, не полностью, но верила – хотя верить не хотелось совершенно. Но еще больше она верила (и всю жизнь продолжала верить) в них – да так, что редкий верующий сумел бы так же поверить в своего бога. Для нее ситуация выглядела сейчас следующим образом. Бог сидел рядом с нею на простой деревянной лавке, в окружении замерших рябин; её бог, в которого она верила с детства; её любимый бог, для которого она была готова на всё – по углям босяком бежать, землю есть, с крыши прыгнуть. Живой и осязаемый бог, с болью во взгляде, с самыми прекрасными на свете глазами и руками, с великой тайной; бог, которому она была готова в любой момент отдать всё, и тело, и душу.

И бог этот говорил – ты мне не нужна.

Я уйду, говорил бог, а ты останешься здесь, потому что это жизнь.

Я не смогу вернуться к тебе, потому что нельзя.

Ты хорошая, говорил бог, но этого недостаточно для того, чтобы тебе дозволено было находиться рядом со мной.

Она чувствовала – что-то неведомое объединяет их троих в этот момент, что-то, чему нет названия или имени, но на те краткие мгновения они словно бы стали едины, и были одним целым. Она по сей день не могла понять, испытывали ли они к ней хоть какие-то чувства, но сама она тогда ощущала, как душа ее разрывается, в буквальном смысле разрывается – боль душевная стала больше, чем любая физическая…

Они сидели, почти не разговаривая, еще почти час – и за этот час на аллее так и не появилось ни одного человека. Постепенно слёзы Эри высохли; черный закурил сам и предложил остальным, а рыжий сорвал себе с рябины новый лист и невесть зачем пристроил в волосы черному.

– Хватит кукситься, – заявил он. – Хватит уже плохого на сегодня. Давайте запомним друг друга если не веселыми, так хотя бы не мрачными, а? Ну Эри, ну улыбнись, ну пожалуйста… Черный, в ближайшем обозримом будущем похорон не предвидится, чего такую морду лица скроил? Мы же знали, что так будет. Так что ж теперь-то?

– Теперь ничего, – ответил ему черный. – Просто всё очень скверно, если ты не заметил.