– Заметил, – вздохнул рыжий. – Да, скверно. И самое скверное то, что мы так ничего не поняли. Но в то же время… Эри, ты не представляешь себе, какой подарок ты нам сделала.
– Подарок? – не поняла она. – Ты о чем?
– О том, что ты… ну, в общем, о том, что мы попали сюда, побывали в городе, с тобой пообщались. Мороженого поели, – рыжий хмыкнул.
– Спасибо. Правда, спасибо, – черный поднялся с лавочки, и Эри поняла, что – всё. Сейчас они уйдут. Навсегда. – Рыжий совершенно прав. То, что произошло – это действительно подарок для нас. Очень важный и нужный. Если бы всё могло быть иначе, мы бы никогда не отказались от него… так, как приходится отказываться. Эри, не старайся сейчас понять то, о чем я говорю. Я и сам понимаю далеко не всё. И… опять я про то, что тебе не нравится, про маленькие цели. Ну хотя бы самую маленькую себе поставь и ее добейся.
– Я уже поставила, – Эри тоже встала, перекинула ремень сумки через плечо. – Я буду помнить вас постоянно, и попробую сделать так, чтобы про вас узнали те, кому это тоже сможет помочь. Мне ведь помогло. Когда веришь… вот так… это же помогает. Может, кто-то еще в вас поверит, хоть кто-то, и… и для него что-то сумеет измениться. Как-то так, я, наверное, плохо говорю.
– Тебе никто не поверит. Равно как и в нас, – покачал головой черный. – В то, что Сэфес существуют, часто не верят даже в более чем продвинутых мирах. Не надо делать этого, пожалуйста. Тем более что это может быть опасно.
– Если никто не поверит, то что же опасного? – пожала она плечами.
– Ну, мало ли, – черный на секунду задумался. – Психов всяких много, смотри, чтобы никто не обидел.
– Меня теперь трудно будет обидеть, – отозвалась Эри. Эх, знала бы она… но тогда ей казалось, что всё самое трудное уже произошло, а дальше всё будет… уже неважно, как.
– Я так не думаю, – покачал головой черный. – Впрочем, сейчас про это думать рано. Наверное.
И вдруг улыбнулся. Слабо, едва заметно. Улыбнулся, сделал шаг вперед, и прикоснулся губами к ее лбу – на одно мгновение.
– Прости нас. Прости нас, пожалуйста, – попросил он. – Если сможешь…
…Она долго смотрела, как они уходили – всё дальше и дальше по пустой аллее между двумя ровными рядами цветущих рябин. Смотрела сквозь слёзы, которые не могла удержать, да и не пыталась. Потом, когда они ушли, она еще долго, очень долго сидела на этой лавочке, не замечая, что на аллее появились, наконец, люди, что начал накрапывать мелкий дождь, что стало темнеть. А она всё сидела, прикасаясь пальцами к дереву, к доскам – вот тут была спина, вот сюда черный положил руку, а вот рябиновый листик, который уронил рыжий. Листик она забрала с собой, и хранила лет двадцать засушенным, между страницами одной хорошей книги. А от лавочки она сумела в тот день отломать щепку, тонкую, занозистую, но вот щепка почему-то пропала раньше, лет через пятнадцать, и это была настоящая трагедия, потому что смириться с потерей крошечного кусочка дерева для нее оказалось, пожалуй, на порядок труднее, чем смириться со всей своей жизнью…
***
– Вот, собственно, и всё, – закончила Эри. – А дальше… это уже была не жизнь.
– И что же это было, если не жизнь? – спросил Скрипач. Спросил просто ради того, чтобы хоть что-то спросить. Чтобы не висело на кухне сейчас тягостное, пустое молчание.
– Не знаю, – вяло пожала плечами Эри. – Нечто неважное, наверное. Как назвать, когда ничего не важно, и всё время больно?
– А что было дальше? – Ит взял заварочный чайник, заглянул внутрь. Конечно, пусто, они за рассказом всё выпили. Впрочем, ерунда. Можно кипятка долить в эту заварку, и сойдет.
– А дальше я заболела, – вздохнула Эри. – Простудилась, наверное. Ходила под дождем, вот и простыла.
…Две недели она шаталась по городу, не зная, куда себя девать от тоски. Дождь ли, солнце – с самого утра она выходила, и просто шла, куда глаза глядят. Денег на поездки не было, да и необходимости в них тоже: ей некуда было теперь идти в этом совершенно пустом городе. Некуда и незачем. Душа все эти дни пыталась принять как данность то, что ломало сейчас Эри, как буря дерево. Их больше нет. И никогда больше не будет. Останется только память, да стопки бесполезных архивов в голове, и ничего больше. А через две недели…
– Ужасно, просто ужасно, – вспоминала Эри. – Мне в жизни не было так плохо! Всё тело болело, горло, голова, я дней пять лежала пластом, до туалета кое-как доползала, и всё. Кошмар. Такое ощущение, что я поймала одновременно грипп, ангину, и бронхит. Если не что-то еще более сильное.
Конфликт геронто, понял Ит. Программа пыталась встроиться в молодое тело, и вызвала иммунный ответ – который выглядел вот так. По сути, программа геронто на тот момент стала для Эри привнесенным аутоиммунным заболеванием, она вроде бы становилась частью организма, но в то же время организм начинал с ней бороться. Чудовищная глупость. И вполне ожидаемый результат. Особенно если учесть полное отсутствие врачей, способных понять происходящее, в пределах досягаемости. Понять и помочь.