Софийские рассказы

Как бы там ни было, случилось все это, когда я вернулся из молодежной строительной бригады. Пробыв с ней около двух лет, я охрип от энтузиазма: «Мы создаем город, город создает нас!» И это было совершенно справедливо, если не принимать во внимание тот неописуемый восторг, который порой мешал нам критически оценивать свои подлинные умственные способности. Кто только не приезжал в поисках своего счастья на эту народную стройку! Только мы, энтузиасты, не искали своего счастья, оно само нас искало, порой весьма упорно и настойчиво. Нет, Виолета не была виновата. Она в меня влюбилась после того, как прочла в газете, что я за один день перевез триста с лишним тачек щебенки, когда мы строили шоссе Марино — Раковский. Чего только не пишут газеты! А все обстояло совсем иначе. Я влюбился в одну девушку и ради нее перевез эти триста тачек, чтобы показать ей, что люблю ее больше, чем она думает, и чтобы мне аплодировали у лагерного костра, когда мы все соберемся вечером… Виолета не работала в нашей бригаде, но, как только прочла газету, с группой своих пионеров пришла посмотреть на меня. Они поднесли мне адрес и что-то съестное. Потом пионеры пошли играть, а мы с руководительницей рассматривали этот адрес, разрисованный пионерами по ее наставлению. Я, разумеется, не обратил на нее особого внимания, потому что был влюблен в другую. Но упорный человек в любом деле добивается своего. Это я знал по личному опыту. Поэтому меня сейчас и пугали эти шоколадные конфеты. Поэтому я и спал так плохо ночью и проснулся весь в поту…

Нет слов — жизнь с тех пор очень переменилась. Прежде всего, люди стали умнее. Об этом можно судить по их сдержанности, когда они говорят о своих достижениях. А что было прежде? Выкопаем канаву и трубим на весь свет. Так и в нашей любви — пришлет нам кто-то красную розу, а мы себе уже воображаем, что влюблены… А таким девчонкам, как бывшая моя жена, которой тогда было всего восемнадцать, только дай повод, и они в покое тебя не оставят. Я сделал ошибку, что дал ей почитать роман «Мужество» Кетлинской. Боже, как посыпались мне тогда письма с рассуждениями, восклицательными и вопросительными знаками! Буквально завалила она меня. И хотя я был влюблен в другую, которая недостаточно мне аплодировала, постепенно я невольно начал вчитываться в письма Виолеты, изобилующие восклицательными знаками. Сам того не желая, я ответил на пятое ее письмо.

Теперь, я слышал, бывшая моя жена работала в местной библиотеке, но хотела перейти на завод, чтоб быть поближе к рабочему классу. Но какое мне до нее дело? Мне не двадцать пять лет. Нет-нет, прошлое не повторится, как бы я ни был одинок, как бы я ни был неспокоен. Заглушу все работой. Сосредоточу все свои помыслы на будущем. А оно будет хорошим. В этом я был уверен… Меня восстановили в партии, вернули отнятые у меня десять лет назад водительские права. Мне даже предложили вновь идти на руководящую работу. Конечно, к политике я всегда относился положительно, но стать снова партийным работником, как когда-то, едва ли согласился бы. Этого я не хотел. Причин тому было много, и, если мне в дальнейшем представится случай, я вам о них расскажу. Своей новой профессией я доволен. Чувство постоянного движения успокаивает мои нервы, а это чрезвычайно важно. Мне нужно непрерывно двигаться, чтобы не погибнуть, не потерять себя. Перемена мест, новые люди, пейзажи, мысли — все это меня успокаивало. Я был доволен, что выбрал эту профессию, и всякий намек на переквалификацию приводил меня в ужас. Нет, никогда я не стану тем, кем был. То другая жизнь. Я влюблен в руль и не выпущу его из рук.

И снова женщина, теперь уже через десять лет после первого моего брака, может меня растревожить! Ярости моей не было предела. Неужели такое возможно? Я не хотел с этим мириться! Нет, не бывать этому! Мне нужно вернуть эти конфеты вместе с коробкой и красной оберточной бумагой, в которую эта коробка завернута. Но кому? Кому их вернуть? Она даже не написала своего имени.

После полудня я прибыл на автобазу, перевыполнив дневную норму. Был голодным и уставшим, но столовая оказалась закрыта, и мне оставалось съесть кусок колбасы с хлебом, пока рабочие сгружали железный прокат в заводском дворе. Люди вокруг меня шумели, а я сидел на пустой канистре и не слышал их. Я очень устал, был поглощен своими мыслями и доволен колбасой и белым хлебом, которые мне принесли из буфета. Радовало меня и то, что неподалеку, в сотне шагов от меня, возвышались градирни, в которых, остывая, шумела вода.

Еще дальше, за кранами и железными фермами, высились красные стены серного и суперфосфатного цехов и высокая дымовая труба. Из нее сочилась желтая ядовитая струйка дыма, которую ветер растягивал над всем химическим комбинатом.

Я продолжал есть, сидя на канистре, а рабочие в это время уже закончили разгрузку. Через какое-то время услышал, как кто-то из них сзади меня сказал:

— Надо бы вывезти…

До моего сознания дошло, что речь идет о суперфосфате, упакованном в бумажные мешки и сваленном прямо под открытым небом.

— Грузите! — сказал я.