Софийские рассказы

Расхаживая по кухне, я недоумевал, как мог подчиниться этому человеку, который держал сейчас какой-то пакетик. Он разложил мою рубашку на кухонном столе, посыпал тальком винное пятно и сказал, что в таком состоянии рубашка должна пролежать здесь всю ночь, тогда только пятно исчезнет. Тальк очень сильное средство.

Я стоял раздетый до пояса и с ужасом смотрел на его блестящие металлические зубы. Он пригласил меня сесть, предложил сварить кофе. Я ответил, что не хочу, но он принялся меня убеждать, что его кофе лучше, чем у других.

— Прошу прощения, но Бояджиева добавляет в кофе турецкий горох. А мой чистый. Понимаешь разницу?

Мне показалось: еще немного — и он укусит меня своими металлическими зубами.

— Понимаю, — ответил я, чтобы отделаться от него побыстрее. Но он не угомонился:

— Гергана не права. Она считает, что я враг народа.

Он налил в медную кофеварку воды, воткнул штепсель электроплитки в розетку, продолжая болтать. Я стоял словно загипнотизированный. Никогда мне еще не случалось проявлять такое безволие. Я не узнавал себя. А Лачка продолжал опутывать меня своей паутиной и наслаждаться моим бессилием.

— Ты добряк! И люди легко тебя обманывают. Особенно женщины. Будь осторожен. Гергана следит за тобой. Ей известно все: где ты был, с кем и зачем. Все записано в ее тетрадке. Я тебе не враг. Могу хоть сейчас расписку дать. Не веришь? Нет, ничего у них не выйдет, как не вышло и с Гюзелевым.

— А что с ним было?

Он напомнил мне об афере Гнома с брынзой и другие истории, о которых я и знать не знал.

— Векилов слишком много на себя берет. Мог бы быть и внимательнее, когда имеет дело с человеком… Правда же? Я лично знаю Гюзелева. Он слишком далеко зашел и потому должен ответить, Тут Векилов прав. Но это совсем не значит, что он «враг народа», как и его назвала Бояджиева. Я спрашиваю…

Сидя на кушетке, я с сонным вожделением посматривал на подушку. Его слова убаюкали меня, и я незаметно заснул, уронив на нее голову. Сколько я спал, неизвестно, но, проснувшись, увидел его. Он держал в руках фарфоровую чашку. Над чашкой вился парок. «Кофе ободряет», — сказал он и протянул мне чашку.

— Прошли те времена, когда царил произвол! Сейчас партия призвала их к порядку и ничего подобного не позволит.

Какая-то кошка пробежала в электрическом свете по перилам балкончика. Лачка стал говорить, что ненавидит кошек, потому что они таскают у него цыплят. Я слушал его вполуха. Он продолжал пить кофе и вдруг спросил, правда ли, что меня приглашали стать директором «Винпрома».

— Что? — Я решил, что ослышался.

Мне показалось, что все это происходит во сне. Какой-то огненный шар вертится в моей голове, а Лачка раздувает его. Еще немного — и я начну бредить.

— Слушай, если ты станешь директором, мы будем делать чудеса. Я тебе говорю! Не веришь? Гюзелев не мог меня обмануть. А ты хотел скрыть это от меня. Значит, Гюзелеву доверяешь, а мне не доверяешь. Наверное, ты и его назначишь на какую-нибудь должность.

— Назначу.

Незаметно сон мой прошел… Я уже директор «Винпрома». Лачка — мой помощник, а Гюзелев — заведующий складом… Мы втроем ведаем торговлей. Вино льется рекой, звенят деньги…

На улице разгоралась заря. Бледнел горизонт. Мне хотелось плюнуть Лачке в физиономию и убежать из его вонючей кухни. А он не отставал от меня. Как он меня окрутил!..

Блестели фарфоровые тарелки и чашки. Пахло гнилыми фруктами. Семейный очаг… А чем могу похвалиться я?.. А Виолета?..

— Если станешь директором, я против!.. С нею не сходись, она тебя скомпрометирует.

— Ском-про-ме-ти-рует!.. — повторил я, вскочив с кушетки.

Лачка смотрел на меня с ухмылкой. Размахнувшись, я сильно стукнул его по скуле. Это было для него неожиданно, и он так и остался стоять, растягивая рот в улыбке. Потом схватился за щеку, бросился к раковине и начал отплевываться.

— Выбил зуб! — забормотал он. — Бьешь по-бандитски!

— Извини, — сказал я, распахнул дверь и вышел из кухни.

Было уже утро. Я опустил шторы на окнах и заснул, смертельно усталый. Меня больше не интересовали ни солнце, ни люди, ни зубы Лачки…

18

С той ночи Лачка стал более осторожен. Он не потребовал от меня никаких объяснений. Я даже подумал было, а не приснилось ли мне все это. Мы с ним здоровались при встрече, как будто между нами ничего не произошло. К счастью, он больше не решался ни приглашать меня в кухню на чашку кофе, ни рассказывать о происшествиях, случившихся в его закусочной или на улице. Это меня вполне устраивало, потому что мне некогда было заниматься Лачкой и его проблемами.