Казалось бы, это давало основания для разговора о неэффективности Думы. Практика свидетельствовала об обратном. За один день, 13 мая 1911 года, было принято 109 законопроектов и 4 законодательных предположения. На 11 мая 1912 года было назначено к обсуждению 140 докладов. Понятно, что количество утвержденных законопроектов отнюдь не свидетельствует о мастерстве законодателя, зато говорит о другом: о налаженной машине правотворчества.
Конечно, многое зависело от депутата, от его привычек, стиля работы, отношения к делу. Октябрист И. В. Годнев любил повторять: «Ни у одного члена [Думы] нет такого огромного количества докладов, как у меня». Он удивлялся Клюжеву, который тратил так много сил на подготовку одного доклада. С точки зрения Годнева, это была лишняя трата времени: доклады никто не читал. Он хвастался другим подходом: у него выходило два доклада в три минуты. «Поверьте, чем короче, тем лучше». Годнев тексты не переписывал, не видя никакой необходимости редактировать черновики. Он рассказывал это жене Клюжева, который до поздней ночи трудился над своими докладами. Впрочем, Годнев свою собеседницу не убедил: она знала, что на этого народного избранника трудится вся думская канцелярия. Не он писал доклады, он только их зачитывал с думской кафедры.
Клюжев смотрел на свою думскую деятельность иначе. Каждое его выступление – это своего рола испытание, которое требовало максимального напряжения сил. Он уходил из дома около одиннадцати утра, возвращался обедать около семи и в восемь часов вечера ехал обратно в Думу, собирать материалы для будущих выступлений.
В Думе зевали и депутаты, и журналисты. Вместе с тем скучающие депутаты, сами того не замечая, строили новое учреждение, немыслимое в прежней России. Подводя итог сделанному, они сами удивлялись результатам вроде бы не бросавшегося в глаза труда. Все тот же Клюжев накануне роспуска Третьей Думы опрашивал коллег по фракции октябристов, что удалось народным избранникам за отведенный им пятилетний срок. А. И. Звегинцев ответил так: