Союз хищников

– Их цель – новый, более толерантный мир, – объяснил Микелис, – готовый принять таких, как они. Принять такими, какие они есть, получающими наслаждение не от классических половых отношений между двумя взрослыми людьми, а от убийств, доминирования, истязаний, насилия над детьми. Посмотрите на созданный им форум: он пытается собрать воедино всевозможные девиации, наладить общение, повысить самооценку участников. Вспомните их знамя: *e! Это союз, первобытная общность!

– Он просто псих ненормальный, – выдохнул великан.

– Для нас – да, потому что мы – большинство, – поняла Людивина. – Большинство диктует свои кодексы и законы, но если завтра серийных убийц станет больше, чем нас, то монстрами станем мы. Вспомни роман Мэтисона «Я – легенда», Сеньон.

– Меня от всего этого тошнит.

– Ваша коллега права. Мы имеем дело с человеком, который решил сделать так, чтобы голос меньшинства был услышан, голос тех людей, которые до сих пор вынуждены были молчать, прятаться, потому что все их считали ничтожествами. Он хочет выйти из тени. Он хочет собрать вместе тех, кто существует поодиночке, он хочет их объединить, чтобы сделать этих людей силой. Он верит, что в мире их достаточно, чтобы составить новую силу, способную изменить облик планеты, заставить общество задуматься над правильными вопросами. По-моему, их символ, их преступления и послания, которые они нам оставляют, будь то в зеркале в Лувесьене или здесь, в шахте, прекрасно это доказывают.

Все трое замолчали. Ветер дул и впивался в шею, как вампир. Людивина в своем пуховике зябла и ежилась. Она ощущала холод и, несмотря на все услышанное и увиденное, сильный голод. От этого никуда не денешься. С какими бы ужасами ни приходилось ей сталкиваться, она никогда не теряла аппетита. Людивина заметила это еще на вскрытиях. Каждый раз она приходила потом домой с волчьим аппетитом. Хотелось красного мяса. Тартара.

Однажды вечером она даже спросила у судебного патологоанатома, нормально ли это, и тот ответил, что это поведенческий атавизм. Тысячи лет, в течение которых человек питался сырым мясом, нельзя стереть из генетической памяти. На протяжении почти всей своей эволюции гомо сапиенс оставался диким хищником и сохранил рефлексы, характерные для рептильного мозга. Пусть это не устраивает «цивилизованного» человека, но они вполне объяснимы. Созерцание килограммов мяса в течение нескольких часов подряд хотя и ранит осознанную чувствительность очевидца, но будит воспоминания спящего хищника.

В животе у Людивины заурчало. Слова Микелиса эхом отдавались в сознании. Она попыталась сконцентрироваться.

Все это звучало неожиданно, безумно. Но за этими преступлениями читался смысл. И тогда она все же спросила о том, что беспокоило ее больше всего:

– Как вы думаете, он может достичь успеха? То есть собрать в единое сообщество всех преступников и извращенцев, придать им силу, заставить людей к ним прислушиваться?

Сеньон возмутился:

– Да ты в своем уме? Неужели ты думаешь, что к ним кто-то прислушается? Поганая рожа этого ублюдка будет кому-то интересна только тогда, когда мы его посадим, и не раньше! Нечего лепить из него очередного политика и вождя!

– Я просто думаю, что серийных убийц, душевнобольных и извращенцев со временем становится все больше. Смотрите, мы арестовываем одного педофила, а через месяц у нас на руках еще десять! И речь идет не о десятке или сотне парней на всю страну, а о тысячах, если считать всех психов, сумасшедших и социопатов вместе! Их очень много, Сеньон! Не отрицай! И они становятся все безумнее! Вспомни массовые убийства в торговых центрах и школах! Пятьдесят лет назад такого не было! А ведь сколько оружия оставалось у людей после войны! Дело ведь не в оружии, а в том, что больше становится парней, которые идут вразнос! Хорошо еще, что они одиночки. До сих пор они никогда не объединялись…

– Ладно, но их наставник, этот *е, или как там его зовут, ведь он идет дальше, у него есть доктрина! Как можно делать преступные заявления и думать, что к тебе кто-то прислушается всерьез!

– Вы считаете его затею безумной? – спросил Микелис без тени улыбки. – Безнадежной? А что бы сказали белые люди в 1750 году, если бы с ними заговорили о правах человека и равенстве с чернокожими? Что бы подумали женщины в 1850 году, если бы им сказали о праве голоса, и как бы отреагировали их современники-мужчины на идею равенства со «слабым» полом? Что бы подумал западный мир в 1950 году, если бы людям рассказали об однополых браках и праве гомосексуалов на усыновление детей? Я хочу напомнить вам, что многие «меньшинства» прошлого сегодня получили реальные права, и мы считаем эти права нормальными, хотя когда-то они казались невозможными, немыслимыми.

Сеньон склонился над ним, его лицо выражало крайнее озлобление.

– Вы ставите на одну доску чернокожих и серийных убийц? Или педофилов?

– Отнюдь.

– Скажу вам от лица женщин, геев и чернокожих – пошли вы на фиг с вашими теориями, Микелис! Очень сомнительные у вас сравнения.

Не теряя обычного спокойствия, криминолог покачал головой: