Сохраняй отпущенные тебе здоровье и долголетие. Размышления и опыт личной практики

Отношение к смерти, восприятие и переживание смерти — неотрывный ингредиент социально — культурной системы. Личное и общественное осознание этого биологического феномена далеко превышает его биологическую сущность. А будучи связанным с идеей загробной жизни, он приобретает сильное определяющее влияние и в первую очередь на отношение к жизни и её ценностям. Провозглашено новое понимание и подход к смерти в анналах морального и духовного климата. Где-то вычитано: «Смерть — высший момент истины». Ни много, ни мало. «Есть что-то суждённое в умирании» «Я много думал о смерти и нахожу, что это — наименьшее из зол» [Фрэнсис Бэкон]. По законодательству психоанализа (ПА), «инстинкт жизни — эрос, любовь, либидо, самосохранение; инстинкт смерти — танатос, ненависть, агрессивность. Оба инстинкта врождённы, их жизненное противоборство и организует саму жизнь. Неспроста ПА — любимейшее чадо ХХ века.

Из подспудного понимания и ощущения близости смерти, мы говорим: «Если буду жив», «Если Бог даст жизни». Та вечность, куда мы все отправляемся, непознана умом, неизведана жизнью. И даже менее: Эпиктет сказал, что «человек — это душонка, обременённая трупом». По Рэймонду, имеет место жизнь до жизни. Он пишет: «Неужели духовная энергия наша полностью пропадает после нашей смерти, а сами мы, наше интеллектуальное содержание, всякий раз начинаем опять с нуля?» Индусы, например, беспрекословно верят в переселение душ, по-научному в реинкарнацию. «Ноосфера» по В. Вернадскому — это энергетическая сфера вокруг планеты и есть своеобразное скопление бывших духовных энергий мириадов людей, населявших Землю» В подсознательном содержится архив памяти поколений. Гипнотическая регрессия в практике гипноза ведёт иногда к циклам воспоминаний своего прошлого, которое с успехом можно назвать прошлыми жизнями. Своими исследованиями Моуди Рэймонд хотя и не доказал существование реинкарнации, но перстал считать переживания, связанные с прежними жизнями, «странными».

«Смерть — это не только расставание с другим человеком, но и, пусть не всеми осознаваемое, чудесное приближение к неизмеримости, мистическое приближение к источникам бытия, к космической бесконечности…В самых разных семьях умирающие дети говорят, что видят перед собой морскую даль или ровную и безбрежную песчаную даль смерти — в совокупности есть энергия небытия (Танатоса, по З. Фрейду) толкает перед собой, словно ледник, «на выход» всё, что невыплакано, несбывшееся, напрасные мечты, не снесённые боли, всё-всё, что задумывалось, но не осуществилось. За два дня до смерти человеку бывает неожиданно хорошо, мысленно выпячивается всё лучшее и мечтательное, воздаётся «дар последнего взгляда» [Выр. Ясунари К.]. Может быть и творчество настойчиво просится быть, подталкиваемое энергией скорого небытия. Не потому ли перед возможным небытием целостности России, к примеру, выдавливаются всплески высших, мессианских утверждений о Великой России, спасительницы мира?

Религия стреноживала и душила человека. «Наступила эпоха, когда человек был неволен распоряжаться ни своим телом, ни своей душой. И продолжалось это больше 1000 лет…Христианство повело страстную непримиримую борьбу с самоубийцами…, не столько из высших соображений, сколько из меркантильных, выполняя заказ земных властей… Энциклопедия Д. Аламбера ставит в упрёк духовенству и всем церквям, что они прячут за необычными и пугающими формами «дурманящую сладость» смерти и тем самым изменяют её природу…Как правило, люди умирают тихо и без Соли и даже случающиеся агонии больше пугают зрителей, чем терзают умирающего. Напрашивается мысль, что чем ближе к современности, тем чаще стали смерти болезненными. Важно найти и увидеть здесь два момента: причинность явления и его энерго — информационное содержание. С просвещённостью усиливается и трагика отношения к смерти, и это исторический факт.

19.4.2. Связь мыслей о смерти с творческой активностью

Смерть преобразует жизнь в судьбу. События жизни умершего сворачиваются в сгусток, в его судьбу. По Б. Паскалю, «наши дела и поступки должны целиком зависеть от того, есть ли у нас надежда на вечное блаженство или нет». Лично я не верю в «Вечное блаженство там», как и в «спасение» и не нуждаюсь в них. Мне кажется, что я достаточно наполнен жизнедейством, чтобы, оценив его, полагать, что «вечное блаженство» мне не нужно, блаженство от содеянного мне нужно здесь, на земле. За успехи здесь я готов «там» терпеть вечные муки, бестелесности ведь не присуще чувствование. И воскресать из мёртвых в новую телесность совсем не желаю.