Сохранить

Мама мальчика приглашает пройти в гостиную, она говорит, что как раз испекли яблочный пирог. Мы проходим в огромный зал, столь же богато украшенный, как и всё, что я видел ранее. Мы садимся за стол из красного дерева. Подают пирог и чай.

Всё происходит само собой.

Я перед дверью с отполированными до блеска цифрами на ней. У меня всего пять таких комнат, где мы все вместе сидим просто так и хорошо проводим время. Мама разливает по чашкам что-то какао. Я ясно помню этот сладкий, молочно-шоколадный горячий напиток и наблюдаю, как прямо сейчас десятилетний я пью его, болтая ногами на стуле. Все детали тех вечеров появляются, словно по щелчку пальцев. Они максимально подробно сохранены. Самих деталей, конечно, стало меньше, но всё самое важное здесь.

Я плохо помню маму. Лишь какие-то детали, отрывки дней вместе с ней, но в этот вечер я прекрасно её помню. На маме красное платье в горошек, на шее жемчуг, у неё нежные тёплые руки, от которых пахнет персиками. У мамы голубые глаза, длинные прямые золотистые волосы, которые она слегка завивает. У мамы густые ресницы, маникюр кремового цвета, по дому она обычно ходит в тапочках с розовыми помпонами. Она целует меня в лоб и кладёт кусок яблочного пирога, который она совсем недавно вытащила из духовки. Мама садится справа от меня, наливает себе чай, улыбается, и я помню её улыбку. Я помню, что улыбка мама – самая прекрасная из всех улыбок, что я когда-либо видел.

Странная штука воспоминания – ты о них не помнишь до какого-то момента, события, случая. Ты живёшь и даже не осознаешь, что такое событие происходило в твоей реальности. Тебе кажется, что ничего подобного никогда не было, и ты живёшь дальше. Однако стоит услышать аромат, увидеть какую-то деталь, услышать голос, как воспоминание наваливается на тебя огромной снежной лавиной с кучей мельчайших деталей, о которых ты никогда бы и не задумался. Их попросту не было в твоей жизни.

Забавно. В твоей жизни происходит любое, даже самое ужасное событие, но стоит тебе его забыть, как в твоём мире его никогда не было.

Это твоя реальность, и она запросто может отличаться от самой реальности.

Ты не помнишь, и, считай, этого не было.

Ты не помнишь, потому что так гораздо легче.

Но затем, один лишь аромат яблочного пирога, как я уже открываю дверь в гостиную, где рядом с мамой сидит отец прямо напротив меня и рассказывает забавные истории своего детства. Отламывает огромный кусок пирога, аппетитно его жуёт и говорит:

– Чертовски хорош.

– Ничего особенного, – смущается мама.

– Нет, я серьёзно. Это идеальное сочетание тающего во рту теста и начинки из медовых яблок, ванили и погоди-ка… – он задумывается на секунду, – корица? – спрашивает он у мамы. Она в ответ кивает.

– И кардамон, – дополняет его ответ она.

– Ну, точно же, – восхищается отец. – Идеально!

– Очень вкусно, мам, – говорю я с набитым ртом.

Папа кладет нам с Элом ещё по куску пирога. Мама спрашивает, как прошёл его рабочий день, а он рассказывает о нём так, словно и не работал вовсе. Он смеётся и шутит, рассказывает забавные ситуации произошедшие за эту неделю. Он говорит это так, словно не копал всю неделю землю, словно не таскал мешки и не разбирал груды строительного мусора. Он рассказывает так весело, словно он вовсе не устал гнуть спину по двенадцать часов в день, словно он получает от этого сплошное удовольствие. Он смеётся и уплетает пирог, но по глазам я вижу, как сильно он устал, хоть сам он об этом ничего не говорит.

– А у вас, как в школе дела? Ну-ка, Эф, рассказывай, какого это, пойти в первый класс? Уже чувствуешь себя взрослым?

Я что-то рассказываю, и мы все вместе начинаем громко смеяться.

– Ну а ты, Эл? – спрашивает мама, глядя на стул правее меня, – что нового у тебя? Как в садике дела? Больше с тем хулиганом не общался?

Я отламываю кусок пирога, родители смотрят на стул справа от меня и с интересом слушают. Но я не слышу ничего. Белый шум. Я слышу голос мамы и папы, а затем тишина, и лишь белый шум наполняет комнату.

– Так, и как её зовут? – спрашивает мама, выслушав ответ Эла.

Снова в ответ лишь белый шум, а мама с папой в ответ начинают смеяться.

– Ну, надо же, – хором восклицают они.

Я подхожу ближе, и разглядываю их всех снова. Мамины длинные уложенные золотистые волосы, папину чёрную густую бороду. Я вижу пар, исходящий от чашек, слышу аромат пирога и какао, подхожу к стулу, на котором сидит Эл. Там лишь пятно, очертаниями напоминающее моего брата, и белый шум. Я в ужасе отпрыгиваю, а все за столом начинают хохотать, белый шум продолжается. Я подхожу и смотрю на своего маленького брата. Он лишь размытое пятно, силуэт обычного среднестатистического мальчика, на месте которого может быть абсолютно любой ребёнок. Он накалывает вилкой кусок пирога, и пирог становится размытым пятном. Он берёт кружку какао, и кружка становится пятном, когда Эл подносит её ко рту. Все вокруг весело болтают, смеются и не замечают этого, а мой маленький брат, вернее пятно, напоминающее его, издаёт лишь характерный шипящий потрескивающий шум, словно он какая-то ошибка телевещания.