Сохранить

Молодая девушка с голубыми глазами и длинными золотистыми волосами стоит рядом со мной возле барной стойки, словно мы близкие друзья, и говорит мне, что рождаться – нормально, а умирать – не менее нормально.

А затем она спрашивает:

– А как умер ваш брат?

– Что?

– Ну, ваш оцифрованный младший брат, как он погиб?

– Как вам сказать…

– Наверное, сердце? Наверняка, сердце. Самый барахлящий прибор, – хихикает она и добавляет, – я свой мотор на той неделе поменяла, – она хихикает, стучит себя по груди, – теперь как новенькая.

– Что?

– А вы давно меняли или, может, планируете?

– Что планирую?

– Сердце поменять, ну или ещё чего.

Я сижу в красном кресле, смотрю на танцующих людей и слушаю разговор компании из трёх человек на диване.

Двухсотлетний парень в синем костюме говорит, что на следующей неделе у него назначена замена печени. Девушка в красном отвечает, что меняла свою два месяца назад, но вот думает о том, что ей пора задуматься над заменой лёгких. Парень в жёлтом слушает их и говорит, что он только в следующем году решится что-то менять, и пока у него всё в порядке.

Пока они говорят об этом, я спрашиваю себя, если ты заменишь в своём теле на каждый орган, останешься ли ты собой?

Мы на сцене, и возле меня на кровати лежит мой отец.

– Извините? – спрашивает он меня.

– Да, пап.

– Не подскажете, пожалуйста, что здесь происходит?

Раздаются фанфары, и человек в блестящем серебряном костюме выходит на сцену, освещённый светом прожекторов.

– Раз, раз, – говорит он в микрофон, – меня хорошо слышно?

Зал, полный людей, одобрительно восклицает и хлопает в ладоши.

– Сегодня мы с вами прощаемся с хорошим человеком, отличным отцом и замечательной личностью.

Он даже не знает, как зовут моего отца. Человек продолжает:

– Мы с вами свидетели невероятного упорства и силы человеческого духа, который невозможно сломить. Мы с вами свидетели важного события в жизни человека, который был на краю от смерти, но оказался на краю от вечной жизни.

Зал рукоплещет.

– Поднимем же бокалы за человека, который даёт нам веру в то, что всё в этой жизни возможно. Поднимем же бокалы во славу человека, его упорству, его уму, его стараниям и несгибаемой вере в то, что даже смерть невластна над ним.

Зал одобрительно гудит.

– Во славу Канцлера! – кричит человек.

– Во славу Канцлера! – повторяет зал.

Я был на таких праздниках сотни раз, и сегодня всё происходит ровно так же, как и всегда, но для меня это всё же совсем иное. Мне всегда было интересно, что чувствуешь в такие моменты, и теперь, наконец, я могу это ощутить.

Яркие белоснежные огромные слова появляются перед моими глазами на чёрном фоне.

Боль.

Под крики толпы людей, собравшихся в огромном зале на шикарный банкет.

Грусть.

Под веселье и бесшумный звон стаканов из переработанного пластика.

Тоска.

Под бесконечные поздравления и разговоры о замене органов.

Сожаление.

Под музыку и смех.

Недоумение.

Под беспрерывный поток разноцветных костюмов, причёсок и тостов о смерти.

Белый коридор, и кучерявый голубоглазый мальчик стоит передо мной.

Наш отец сегодня станет бессмертным. Неужели ты не мечтал об этом?

Мечтал, но представлял всё немного иначе.

В зале играет танцевальная музыка, все гости пляшут и веселятся. Ещё маленьким Эл как-то сказал, что медицина дойдёт до такого уровня, что столетние старики будут плясать, как молодые ребята. Прошло столько времени, и теперь я вижу это собственными глазами. Мой отец улыбается, потому что все вокруг улыбаются ему, он смотрит по сторонам, затем смотрит на меня:

– Извините, – говорит он, – а Эл скоро придёт?

– Совсем скоро, – улыбаюсь я.

Люди в разноцветных костюмах, головных уборах и с самыми невероятными причёсками на головах подходят к моему отцу, не замечай того, что перед они лежит еле живой скелет покрытый кожей. Они жмут его костлявую руку и все как один говорят:

– С днём смерти!

Или

– Счастливого вам бесконечного существования!

Или

– Счастья, успехов и всего наилучшего вам в бесконечности.

Почему-то в моей голове мелькают все дни рождения, которые я видел.

Человек в розовом плаще возле меня говорит:

– День Смерти и есть День Рождения, или же День Перерождения, если вам угодно. Символизм на символизме, так сказать.

Он говорит:

– Мы рождаемся, чтобы умереть, но лишь умирая, мы рождаемся.

Он говорит:

– Я смотрю на этот праздник, на этих радостных людей вокруг, и понимаю, что мы, наконец, сумели достигнуть настоящего счастья.

А затем он добавляет:

– С моими новыми глазами мир и впрямь выглядит лучше.

В моей голове дни рождения и семейные праздники. Они хаотично мелькают яркими кадрами или небольшими сценками из моей жизни. В праздниках я вижу всё в мельчайших деталях, слышу знакомые звуки, чувствую ароматы, но как только я смотрю на Эла, воспоминание заканчивается и начинается новый праздник.

Она подходит ко мне так близко и уверенно, словно мы с ней давно знакомы.

– Чего не веселишься?