Сокол Ясный

– Я – Володигость, Чаегостев сын. Родич князя дешнянского Бранемера. Вон он и сам! – Мужчина показал на всадника позади себя. – Приехал к тебе князь наш с доброй беседой. Примешь ли гостя?

– Если с доброй беседой, отчего не принять? Проси князя Бранемера пожаловать.

Ворота отворились, Володигость вернулся к своему князю, чтобы передать приглашение, и вскоре дешнянская дружина вошла в Крас-городок. Сразу стало тесно, и любопытствующих местных разогнали по избам, чтобы не путались под ногами.

А Унелада, услышав новость, всплеснула руками. Приехавшего в гости князя надо принять как следует, а у нее ничего не готово! Кто же знал!

– Сто лет прожил, а ума не нажил! – бормотала она, мечась по избе, одной рукой отдавая распоряжения челяди, а другой роясь в скрыне в поисках нарядной шушки и подходящих уборов. – Предупредил бы хоть, денька за три гонца прислал! А у меня и пиво не сварено, одна брага стоялая! Мед придется доставать. Хорошо, хлеба хватает. Елька, вели кур резать, свинью колоть, грибы доставай, будем пироги печь! Капусты не забудь, репы, моркови!

– А пока-то что подавать?

– А пока квасу с луком, с грибами и сухарями, будет с них! Каши гороховой! Слава Макоши, масло свежее есть, Точилина большуха вчера прислала, они уже давили. До вечера дотерпят. Сами виноваты – не упредили, а у меня им скатерти-самобранки нету!

Тем не менее, несмотря на всю суету, когда приезжие вымылись в бане и расселись за столы в обчине, здесь уже было на что посмотреть. Всех женщин городка Унелада мгновенно подрядила печь блины – слава Макоши и Велесу, после сбора урожая муки всех видов хватало – жарить кур, варить рыбу утреннего улова, и теперь на длинных столах, покрытых браными скатертями, дымились большие горшки с ухой, миски золотистых блинов, широкие плоские блюда с вареными яйцами, горшочки сметаны, на досках красовалось нарезанное сало. Услышав, что дешнянский князь вышел из бани, Унелада бросила хлопотать вокруг столов и убежала переодеваться: такому знатному гостю надлежало показаться во всей красе, раз уж так получилось, что она пока хозяйка в отцовском дому.

Когда наконец князя Бранемера провели в обчину, там его уже ждали. Сам воевода Красовит, одетый в привезенный когда-то сыном степняцкий длинный кафтан из красного шелка, стоял перед почетным столом. Рядом обнаружилась девушка, в которой гости сразу признали хозяйскую дочь. В самом расцвете девичьей красоты Унелада казалась воплощением богини Лели. Румяное лицо с немного вздернутым носом, ясные голубые глаза, мягкие светлые брови, яркие губы, пышная грудь – все это притягивало и не отпускало взгляд, наполняло душу отрадой, будто свежее и пьянящее дыхание цветущего луга ранним летом. Светлые пушистые волосы, заплетенные в косу до пояса, окружали нежное лицо сиянием солнечных лучей. Белая льняная сорочка и белая же шерстяная шушка ее были отделаны полосками алого шелка, на красной ленте очелья блестели серебряные заушницы – тонкой и редкой работы, как делают только на далекой Дунай-реке. На груди пестрели ожерелья в три ряда из разноцветных стеклянных бус, а на правой руке сиял на белом рукаве золотой браслет, при виде которого люди застывали, разинув рот. Этот браслет тоже привез ей брат Радом, и подобного ему не было нигде. Довольно широкий, с девичью ладонь, по краям он имел красивый рубчик, а внутри были вычеканены фигурки козлов с загнутыми рогами и поджатыми копытами – прямо как живые! Между фигурками были вставлены плоские синие и зеленые камни – одни круглые, другие полукруглые, точно ущербный месяц. Говорили, что он тоже греческой работы, и даже сам князь Зимобор признавал, что ничего подобного у него нет. Браслет предназначался Унеладе в приданое, и она надевала его только по самым торжественным случаям. Красовит косился на украшение довольно хмуро – приезд дешнянского князя он таким случаем не считал, но молчал. Свою единственную дочь, которая, по сути, и составляла всю его семью, когда сам воевода находился дома, Красовит слишком любил и баловал.

– Чего вырядилась, будто жених приехал? – шепнул он ей, чтобы никто не слышал. – Этот стар тебе!

– Волосом бел, да крепостью цел! – с озорством шепнула в ответ Унелада. – Да он и не седой вовсе. О Лада, какой красавец! – в непритворном восхищении ахнула она.