– Нет, – отрезал Красовит, еще пока Бранемер не успел ничего ответить. – Я с ума-то не спрыгнул, девку из дому выпускать в волчьи дни, когда эти звери двуногие стадами по лесу бродят.
Унелада обиженно поджала губы, но спорить с отцом не стала и отошла прочь. Бранемер провожал ее глазами.
***
С дороги Бранемер дал дружине отдохнуть два дня, а на третий собрался к Лютаве. В эти три дня Унелада видела его нередко: утром и днем он сидел с ее отцом, а вечером в обчине опять накрывали на столы: окрестные старейшины собирались поприветствовать чужого князя, чтобы заодно выспросить, как поживают в иных землях, чем и почем торгуют, нет ли где большой войны, что с лесом – есть ли свободные земли, хороши ли, кто с кем за них борется. Днем воеводская дочь, как хозяйка, хлопотала об угощении, вечером надзирала за челядью, служившей на пиру. Со знатным гостем она разговаривала мало, но с любопытством прислушивалась к его речам.
– Что ты на него глаза таращишь, будто и прям жених приехал? – Еленица дергала ее за рукав. – Постарее не нашла?
– Да, был бы помоложе хоть годков на десять! – вздыхала Унелада. – Он и сейчас ничего. Молодые бы все такие были! А хорош он, должно быть, в молодости был. И сейчас есть на что посмотреть.
– У него небось дочери постарее тебя!
– Ну и что? – с вызовом отвечала Унелада.
Когда им случалось оказываться рядом, она не раз намеками пыталась выведать, за каким делом дешнянский князь приехал к ее матери, но Бранемер молчал. Чутье подсказывало, что к ней, Унеладе, это дело не имеет отношения: гость смотрел на нее с удовольствием, даже с восхищением, но явно при этом думал о другом, и морщины на его широкий лоб нагоняли совсем иные думы. Однако, если она затевала по вечерам с ним беседу, он охотно откликался, рассказывал о своих родных местах, о предках, о святилище Лады, что стояло над Десной с незапамятных времен и помнило чуть ли не того селезня, что достал со дна моря первый комочек земли.
– А в том святилище и богиня Лада живет зиму, – рассказывал Бранемер. – Уже восьмое колено идет, как род мой на нашем месте сидит, и каждый год девы и жены молодые из моего рода светлой Ладе и дочери ее Леле служат.
– У вятичей тоже такой обычай есть. Я от матушки слышала, что ее матушка, княгиня Семилада, многие годы Велесовой невестой прожила и там же однажды и пропала. Говорят, Велес ее живой в свои поля подземные унес. Матушка моя с ней однажды виделась и перстень Велесов у нее взяла.
– Семилада, бабка твоя, ведь из вятичей была?
– Да, из рода Святомера Старого, с Оки.
Бранемер не ответил, только кивнул. Благодаря своему происхождению, красоте и бойкости Унелада уже пять лет была Лелей здешней волости, возглавляла девичьи игры и весенние обряды, верховодила на зимних посиделках, гаданиях о женихе. Если бы здесь был обычай заточать Лелю в подземелье на то время, когда ее небесная покровительница томится в плену темных зимних туч, то именно Унеладе и досталась бы это почетная, но нелегкая участь. Мысленно Бранемер видел свою юную собеседницу в Ладином подземелье, где пару сотен лет проводили зиму его молодые прабабки, бабки, а потом и сестры.
– Как бы не остался Ладин дом пустым на сей год, – вздохнул он чуть погодя. – Нету ведь у меня больше Лады.
– Как так? – спросил Красовит. – Куда делась?
– Была нашей Ладой Белоденка, дочь меньшого брата моего Витима…
– Не того ли, что на радимичей ходил да не воротился?
– Того самого. Да летом померла она родинами. А другой жены молодой или девы нашего рода нет у нас пригодной. Чаял я, что…
Бранемер вдруг запнулся, будто передумал о чем-то упоминал, и упорно молчал под вопросительными взглядами.
– Вот, такое дело… надо мне матушку вашу повидать, – неловко закончил он чуть позже. – Она бы, может, моему горю пособила.
Унелада отвела глаза. Чем ее мать может пособить такому горю? Едва ли князь хочет, чтобы жрица Марены оживила его племянницу, умершую и преданную огню еще летом. Может, хочет спросить, где взять другую Ладу для своего племени? Но это только он сам да его сродники и могут знать, ведь нужна женщина из рода Витимеровичей. Здесь таких нет, да и откуда быть?