Сокол над лесами

Ну а кто всех старше, тот всех ближе к Нави. «Убавь, мать Мокошь, щедрость свою!» – такую мольбу вложил отец, знаменитый еще при Аскольде киевский боярин Угор, когда оказалось, что в придачу к единственному сыну ему послана уже шестая дочь. Но прислушалась Мокошь лишь после появления седьмой дочери – Умеры, «умерив» наконец свои щедроты. Веселое предание об этом до сих пор жило среди уже четвертого-пятого поколения многочисленных Угоровичей. Эльге, когда она слушала его, казалось, что она заглядывает в темные глубины у самого дна века – ведь Убава родилась еще до того, как в Киев пришел Олег Вещий. Убава хорошо знала и Вещего, и даже его предшественников. Она, еще девой, пела славы невесте на свадьбе Олега-старшего и Бранеславы, дочери последних князей-Киевичей. Род их сидел на горах киевских с самых давних времен: недаром одна из старших дочерей Угора носила имя Улыба – в честь той, которую называли сестрой Кия. С трудом верилось, что этот осколок сумеречных волотовых времен задержался здесь во плоти, и Эльга не без трепета смотрела, как старуха медленно делает шаг за шагом, приближаясь к ней среди могильных насыпей.

– Будто сама из могилы выбралась, – шепнула Предслава, и Эльга кивнула: у нее тоже была такая мысль.

Бывать в могилах Убаве приходилось. Мистина как-то упоминал, что на погребении Вещего принесли в жертву юную рабыню и что ему очень не понравилось зрелище, как старуха наносила ножом удары под ребра жертве, лежащей возле покойника с двумя ременными петлями на шее. Ему тогда было всего двенадцать лет, но он уже был сведущ в более удобных и быстрых способах умерщвления. Так вот – той старухой, вожатой смерти, была Убава. Много лет она несла многообразные обязанности службы Марене, но в последние лет десять сложила их с себя из-за дряхлости. Однако слышать дыхание Матери Мертвых ей дряхлость не мешала.

Эльга сама сжала руку Предславы: ее тоже взяла жуть. Еще не было произнесено ни слова, а мир Закрадья уже ковылял к ней, приближался с каждым шагом немощной старухи. Это было само воплощение смерти – пока ты молод и полон сил, она идет к тебе неспешно, но неотвратимо. Едва лишь младенец родится, как с первым криком жизни и смерть его пускается в путь. И, как ни медленны ее шаги, иных она настигает куда раньше, чем ее ждут.

Но вот Убава и ее внук подошли. Эльга и Предслава поклонились старухе, молодец поклонился им, а старая жрица склонила голову перед могилой Венцеславы.

– Поклон тебе, матушка, – слабым голосом вымолвила она.

Она стояла лицом к княгине, но у Эльги осталось впечатление, что и здоровалась старуха не с ней, а с покойной. Убава то и дело высовывала кончик языка и тут же снова втягивала, будто ящерица – безотчетно, от старческой немощи, но мелкие эти жадные движения казались чем-то непристойным и наводили жуть: сама Навь с ее змеиной природой не скрываясь сказывалась в лице дряхлой старухи.

– Будь жива, мати, – мягко пожелала Эльга, стараясь укрепиться духом.

В словах ее было прямое пожелание быть живой сегодня, а на завтра уж не загадаешь.

– Благо тебе буди, что пришла. Нужна мне подмога, без тебя не управлюсь.

– Говорить с ней хочешь?

Одной рукой Убава держалась за внука, другой опиралась на клюку, поэтому на могилу показала подбородком.

– Да. Нужен мне совет моей сестры… Она старшая жена в роду моем, кого я знала. Ну, то есть почти знала… я чуть-чуть ее на свете не застала, но слышала о ней много. Она беде моей поможет.

– Хорошее нынче время, ясное, – Убава с трудом подняла дрожащую голову и взглянула на небо. – Вон, чуры-то все оконца свои поотворяли, смотрят на нас, дивуются…

Эльга тоже взглянула вверх. Вид звездного полотна веселил сердце и внушал удивительное, двойственное чувство: взгляд уходил в небо, а душа проникала сквозь кору земную и касалась тех, кто жил в тех звездных домах. Земля-мать поглощает своих детей, когда выходит срок их жизни, но души их оказываются среди звезд. И если поймать это ощущение, стоя на жальнике, на клочке владений мертвых среди мира живых, то кажется, что сам становишься огромным, как земля, таким же мощным. Что никогда не двигается с места, но пребывает везде?

И если бездны эти открывались еще довольно молодой женщине, что же видела Убава, чья душа давно смотрит в Закрадье? Даже Умера, родившаяся после нее, ушла лет двадцать назад, и все шесть сестер, столь дружных на этом свете, давно ждут за порогом последнюю задержавшуюся.

Старуха оттолкнулась от внука; тот выпустил ее руку.

– Я, госпожа, там буду, – он кивнул в сторону края поля. – Кликните меня потом…

Молодец ушел, три женщины остались близ могилы. Эльга и Предслава отошли в сторону, Убава подковыляла к насыпи вплотную. Дочь Вещего хоронили по обычаю руси – в подземном срубе, и Убава помогала убирать этот посмертный дом и руководила поминальными действами. Она вернулась туда, где все хорошо знала.

Вы завейте, ветерочики,
Из тиха до потихонечку,
Из легка да полегонечку… —

начала Убава.